«Голубая устрица»
Прошло совсем немного времени, и я вырос. Из неуклюжего, смешного ребёнка превратился в ершистого нескладного подростка с кучей проблем, комплексов и первыми литературными опытами. Попробовал первую сигарету, первую кружку пива. Поцеловал первую девушку. Но продолжал учиться в школе, хотя впереди уже замаячил выпускной бал и поступление. Куда? Я пока не думал.
У меня были другие заботы. Закончить четверть без троек, чтоб мать не расстраивалась. Найти денег, чтоб подарить колечко моей очередной пассии. И неплохо было бы, чтоб на пиво осталось.
Кстати, насчёт пива.
Это сейчас с алкоголем как-то строже. Не продают после 23.00, не продают без паспорта. В годы моей шальной юности с этим особо не заворачивались. И если ты совсем дитё и водку тебе всё-таки в магазине на дали, то перед магазином дежурят бабки с мешком семечек. У них в сумках такая же водка. И продадут они её даже младенцу.
Пили. Давились низкокачественной дешёвой гадостью, запивая её водой из-под крана. С тех пор не люблю водку. Не могу обмануть себя качеством «Финляндии» или кристальной чистотой «Абсолюта». Мне пахнет дешёвым пойлом под маркой «Полоцкая», которую мы пили на ступеньках подъезда.
На пенсии сопьюсь текилой.
Но рассказ не про это.
На задворках большого универсама, стыдливо спрятавшись между служебным входом и рампой для выгрузки товара, располагался пивной бар №324. Вонючая комнатушка, в которой толстая тетка в грязном переднике с вечно мокрыми руками наливала из краника в пол-литровые банки смесь из разбавленного пива и невкусной пены. Рядом с тёткой стояла гудящая витрина-холодильник, в которой сиротливо приютились три засохших каменных бутерброда с тоненькими дольками колбасы. Насколько я знаю, на бутерброды никто никогда не покушался. Потому что они были вечны, как памятник Ленину на площади и котлован заброшенной стройки возле моего дома. Они были символом пивной №324. Таким же символом, как пол-литровые банки и разбавленное пиво.
Ещё у тётки можно было купить стакан водки. Торговать водкой ей запрещалось, поэтому тётка наливала страждущим из-под прилавка. Завсегдатаи смущенно благодарили, залпом опрокидывали стакан себе в рот и тут же несли посуду обратно, где взяли. А именно в стоящий у парадного входа автомат газировки. И к стакану относились бережно. Потому что для людей.
Бывали мы в гостях у этой тётки. Набирали трёхлитровые банки пива, потом бахали туда для крепости пару стаканов водки и пили эту бурду на скамейке, рядом с парком. И было нам плохо, а болела на утро голова. Но пить вот так, в хаосе и беспределе было очень романтично. Я бы запретил своему сыну общаться с собой из середины девяностых. Я плохо влиял на хороших мальчиков.
В начале девяностых в одном из видеозалов нашего города с успехом показали американскую комедию «Полицейская академия» и мальчишки тут же принялись играть в Махони и Такклбери. Фильм запомнился робкой комедийной обнажёнкой, которая тут же взбудоражила наши гормоны, незамысловатыми шутками и намёками на другую, заокеанскую жизнь. Мы хотели служить в американской полиции и обнимать молодую Ким Кэтролл.
Однажды ночью кто-то из поклонников «Полицейской академии» навсегда переименовал пивную №324. Он залез на ящики из-под стеклотары и куском угля по белой стенке, вывел над входом в злачное заведение «Бар Голубая Устрица».
Продавщица пива пришла наутро, увидела это безобразие и разразилась длинной тирадой, от которой покраснели все ближайшие грузчики. Тётка попыталась надпись стереть, но роста ей не хватило, поэтому новая «вывеска» украшала заведение ещё несколько дней. Потом кто-то из грузчиков забрался на стремянку и закрасил её.
Той же ночью надпись «Бар «Голубая Устрица» появилась прямо на свежей краске. Не хотелось бы проводить аналогий, но появление её было для нас таким же чудом, как таинственные надписи на пиру Валтасара. Утром от криков хозяйки бара улетели в тёплые края галки и голуби. Хорошо, что стремянку не убрали далеко. Надпись тут же закрасили.
Ночью она появилась на прежнем месте. И началась война. Стену покрывали двадцатым слоем краски. У двери бара дежурили грузчики, периметр патрулировала сама хозяйка. Но стоило им на минуту ослабить бдительность, как надпись появлялась снова. В её возникновении обвиняли моего соседа Мишку, хулигана Вовку, и даже однажды меня (но у меня алиби). Грозили милицией, побоями, лишением пива. Надпись появлялась снова. Уже через месяц бар №324 иначе как «Голубой Устрицей» не называли.
Мы ждали, кто же победит в этой схватке. Таинственный ночной художник, или владычица пивных морей. Болели, конечно, за художника. Но понимали, что шансов у него мало. Против него выступала целая система.
Закончилось всё неожиданно. Однажды над дверью бара обнаружился патлатый молодой человек с ведром и кисточкой. Рядом с ним, придерживая стремянку, стояла хозяйка и командовала:
- Ровнее выводи. Чётче. Ну что ж ты криворукий такой?!
И над дверью, прямо на новом слое белой краски появлялась ровная и красивая надпись: «Бар «Голубая устрица». От надписи веяло порядком и казённостью. Она была правильная и взрослая. От прежних кривоватых хулиганских каракулей не осталось и следа.
Ночной художник признал своё поражение. И переключился на другие надписи. Эти другие надписи я в книге привести не могу, и так уже 16+.
Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)
У меня были другие заботы. Закончить четверть без троек, чтоб мать не расстраивалась. Найти денег, чтоб подарить колечко моей очередной пассии. И неплохо было бы, чтоб на пиво осталось.
Кстати, насчёт пива.
Это сейчас с алкоголем как-то строже. Не продают после 23.00, не продают без паспорта. В годы моей шальной юности с этим особо не заворачивались. И если ты совсем дитё и водку тебе всё-таки в магазине на дали, то перед магазином дежурят бабки с мешком семечек. У них в сумках такая же водка. И продадут они её даже младенцу.
Пили. Давились низкокачественной дешёвой гадостью, запивая её водой из-под крана. С тех пор не люблю водку. Не могу обмануть себя качеством «Финляндии» или кристальной чистотой «Абсолюта». Мне пахнет дешёвым пойлом под маркой «Полоцкая», которую мы пили на ступеньках подъезда.
На пенсии сопьюсь текилой.
Но рассказ не про это.
На задворках большого универсама, стыдливо спрятавшись между служебным входом и рампой для выгрузки товара, располагался пивной бар №324. Вонючая комнатушка, в которой толстая тетка в грязном переднике с вечно мокрыми руками наливала из краника в пол-литровые банки смесь из разбавленного пива и невкусной пены. Рядом с тёткой стояла гудящая витрина-холодильник, в которой сиротливо приютились три засохших каменных бутерброда с тоненькими дольками колбасы. Насколько я знаю, на бутерброды никто никогда не покушался. Потому что они были вечны, как памятник Ленину на площади и котлован заброшенной стройки возле моего дома. Они были символом пивной №324. Таким же символом, как пол-литровые банки и разбавленное пиво.
Ещё у тётки можно было купить стакан водки. Торговать водкой ей запрещалось, поэтому тётка наливала страждущим из-под прилавка. Завсегдатаи смущенно благодарили, залпом опрокидывали стакан себе в рот и тут же несли посуду обратно, где взяли. А именно в стоящий у парадного входа автомат газировки. И к стакану относились бережно. Потому что для людей.
Бывали мы в гостях у этой тётки. Набирали трёхлитровые банки пива, потом бахали туда для крепости пару стаканов водки и пили эту бурду на скамейке, рядом с парком. И было нам плохо, а болела на утро голова. Но пить вот так, в хаосе и беспределе было очень романтично. Я бы запретил своему сыну общаться с собой из середины девяностых. Я плохо влиял на хороших мальчиков.
В начале девяностых в одном из видеозалов нашего города с успехом показали американскую комедию «Полицейская академия» и мальчишки тут же принялись играть в Махони и Такклбери. Фильм запомнился робкой комедийной обнажёнкой, которая тут же взбудоражила наши гормоны, незамысловатыми шутками и намёками на другую, заокеанскую жизнь. Мы хотели служить в американской полиции и обнимать молодую Ким Кэтролл.
Однажды ночью кто-то из поклонников «Полицейской академии» навсегда переименовал пивную №324. Он залез на ящики из-под стеклотары и куском угля по белой стенке, вывел над входом в злачное заведение «Бар Голубая Устрица».
Продавщица пива пришла наутро, увидела это безобразие и разразилась длинной тирадой, от которой покраснели все ближайшие грузчики. Тётка попыталась надпись стереть, но роста ей не хватило, поэтому новая «вывеска» украшала заведение ещё несколько дней. Потом кто-то из грузчиков забрался на стремянку и закрасил её.
Той же ночью надпись «Бар «Голубая Устрица» появилась прямо на свежей краске. Не хотелось бы проводить аналогий, но появление её было для нас таким же чудом, как таинственные надписи на пиру Валтасара. Утром от криков хозяйки бара улетели в тёплые края галки и голуби. Хорошо, что стремянку не убрали далеко. Надпись тут же закрасили.
Ночью она появилась на прежнем месте. И началась война. Стену покрывали двадцатым слоем краски. У двери бара дежурили грузчики, периметр патрулировала сама хозяйка. Но стоило им на минуту ослабить бдительность, как надпись появлялась снова. В её возникновении обвиняли моего соседа Мишку, хулигана Вовку, и даже однажды меня (но у меня алиби). Грозили милицией, побоями, лишением пива. Надпись появлялась снова. Уже через месяц бар №324 иначе как «Голубой Устрицей» не называли.
Мы ждали, кто же победит в этой схватке. Таинственный ночной художник, или владычица пивных морей. Болели, конечно, за художника. Но понимали, что шансов у него мало. Против него выступала целая система.
Закончилось всё неожиданно. Однажды над дверью бара обнаружился патлатый молодой человек с ведром и кисточкой. Рядом с ним, придерживая стремянку, стояла хозяйка и командовала:
- Ровнее выводи. Чётче. Ну что ж ты криворукий такой?!
И над дверью, прямо на новом слое белой краски появлялась ровная и красивая надпись: «Бар «Голубая устрица». От надписи веяло порядком и казённостью. Она была правильная и взрослая. От прежних кривоватых хулиганских каракулей не осталось и следа.
Ночной художник признал своё поражение. И переключился на другие надписи. Эти другие надписи я в книге привести не могу, и так уже 16+.
Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)