Байки
И не сказать, чтобы бабка Настасья была такой уж шибко набожной, нет. Но иконы в красном углу стояли, сколько я себя помню. Там же постоянно горела маленькая синяя лампадка. Я любил смотреть на неё в сумерках, перед сном.
А мать, когда ещё бегала в девках, ни в какого бога не верила, а наоборот. Имела весёлый задорный характер, была передовой колхозницей, комсомолкой, ударницей, и бригадиром комсомольско-молодежной бригады.
Через это у них с бабкой образовался затяжной идеологический конфликт. Мать требовала убрать иконы с глаз долой. Бабка была категорически против. Мать проводила с ней агитационную работу. Стыдила, пугала партией, правительством, лично товарищем Сталиным, и даже один раз пыталась фальшиво и неудачно заплакать.
Бабка за веру стояла твёрдо. Бабка прошла санитаркой пол-войны, потеряла там ногу, и разжалобить её, а тем более пытаться запугать карами земными было занятием совершенно бессмысленным. Единственный человек, которого она могла послушать, был дед.
Периодически то одна то другая пытались привлечь деда на свою сторону. Однако дед как Швейцария, сохранял нейтралитет. Только посмеивался в усы. На самом деле ему все эти бабские разборки были абсолютно пофиг. Ему вообще всё было пофиг, кроме лошадей, бани по субботам, да осколка в правом боку, который ныл к непогоде и не давал ездить верхом.
И так бы эта бабья война и тянулась до бесконечности, если бы не одно роковое событие. На очередном комсомольском отчетно-перевыборном собрании мать избрали секретарём комсомольской организации колхоза.
Тут ситуация совсем уж получалась некстати. Чтоб у комсомолки, бригадира, секретаря, в доме иконостас? Да это ж курам насмех! И мать поставила вопрос ребром. Дело дошло до скандала.
- Да мне из-за тебя людям в глаза глядеть стыдно! - кричала мать.
- А мне из-за тебя - нет. - спокойно парировала бабка.
И тогда мать в сердцах брякнула.
- Ну погоди! Я твои иконы ночью возьму, и спалю к чертовой матери!
- Только попробуй! - взвилась бабка, и погрозила дочери костылём.
- А вот посмотришь завтра! - крикнула та, и хлопнув дверью поскакала заниматься своей комсомольско-молодежной бесовщиной.
Дело было к вечеру. Бабка осталась дома одна. Дед торчал на конюшне, мог прийти заполночь, а то и совсем не прийти.
Бабка обиходила скотину, и стала собираться ко сну. На душе было неспокойно. Зная вздорный и упрямый характер дочери, она не сомневалась, что та и вправду может ночью сунуть иконы в печь. И бабка решила отстаивать свободу совести и вероисповедания до конца. Шансы у одноногого инвалида против шустрой молодой девки были никакие. Это бабка понимала. Поэтому она открыла сундук и достала дедово ружьё. Там же нашла два снаряженных солью патрона. Погасила свет, и устроилась в углу на диванчике. Аккурат напротив иконостаса.
Брехала где-то собака, вдалеке за околицей смеялись девки и играла гармонь, уютно мерцал огонёк лампады, бабка прикрыла глаза...
Очнулась она оттого, что свет лампады метался по комнате. Кто-то стоял на табуретке, снимая иконы. Одну, вторую...
Бабка перекрестилась на силуэт, который загораживал ей святые лики, подняла ружьё, сказала "Прости мя, Господи!", и не целясь, навскидку, шарахнула с двух стволов. Впрочем, расстояние было такое, что промахнуться она не могла.
- Уйёоооо!!! - нечеловеческим голосом заорал дед, бросил иконы, схватился за задницу, и свалился с табурета. Бабка охнула, выронила ружьё, и упала в обморок.
Спустя час дед сидел голой задницей в тазике с тёплой водой, тихонько подвывая, и периодически анестезировал себя внутрь оказавшейся весьма кстати заначкой.
Заначку дед держал в самом на его взгляд надёжном и остроумном месте. За иконами. А что? С одной стороны - никто не полезет, с другой - всегда под рукой. Выпив вечером на конюшне с мужиками он пришел домой, и обнаружив что в доме все спят, решил утешить себя на сон грядущий стопочкой крепчайшего самогона, бутылку с которым хранил за образами. Ну откуда ему было знать, что именно на сегодня его бабы назначат генеральное сражение в своей затяжной идеологической войне? Да ещё с применением огнестрельного оружия.
Сидя в тазике дед сделал очередной глоток антидепрессанта, и затянул.
- В тёооомную нооочь, ты любимая знаю не спиииишь, и у детской кроватки... с ружжоооом!!! Ты меня поджидаиииишшш!
Он был уже изрядно пьян, дед. Речь его становилась несвязной. Он делал очередной глоток, смахивал набежавшую слезу, и затягивал снова.
- Я шел к тебе четыре го-о-ода, я три держа... Три! Три войны прошел! Скоко раз меня с того свету доставали! И вот им!
Дед тыкал могучий кукиш в сторону предполагаемых врагов. Он действительно прошел три войны. С последней бабка получила на него две похоронки.
- Кишка у них оказалась тонка Григорея похоронить! А родная жена бац - и!... Да куда! Прямо в ититьтвоюмать! Я завтра помру, что люди скажут? Напишут - тут покоится Грегорей! Красный командир! Орденоносец! Герой войны! Убитый своёй бабой из свово ружжа в свою жо.... Ооойййййййй какой позор!
- Да помолчи ты, герой-орденоносец! - махала на него тряпкой бабка, подливая тёплой воды в тазик. - Ишь чего удумал?! Бутылку за иконы прятать! Вот Господь-то тебя и наказал!
- Он в двадцать девятом! Уййй!...В двадцать девятом он меня наказал! В двадцать девятом! Когда я тебя дуру взамуж взял! Тёоооомнааая нооочь, тоолько пуули...
Где-то наверное через год после смерти бабки мать потушила лампадку, сняла иконы, и убрала их в сундук.
- Зачем она иконы убрала? - спросил я вечером у отца.
Тогда он и рассказал мне эту печальную историю.
https://zen.yandex.ru/media/raketchik/zasada-5cdcb5c1635d0800b447b528
А мать, когда ещё бегала в девках, ни в какого бога не верила, а наоборот. Имела весёлый задорный характер, была передовой колхозницей, комсомолкой, ударницей, и бригадиром комсомольско-молодежной бригады.
Через это у них с бабкой образовался затяжной идеологический конфликт. Мать требовала убрать иконы с глаз долой. Бабка была категорически против. Мать проводила с ней агитационную работу. Стыдила, пугала партией, правительством, лично товарищем Сталиным, и даже один раз пыталась фальшиво и неудачно заплакать.
Бабка за веру стояла твёрдо. Бабка прошла санитаркой пол-войны, потеряла там ногу, и разжалобить её, а тем более пытаться запугать карами земными было занятием совершенно бессмысленным. Единственный человек, которого она могла послушать, был дед.
Периодически то одна то другая пытались привлечь деда на свою сторону. Однако дед как Швейцария, сохранял нейтралитет. Только посмеивался в усы. На самом деле ему все эти бабские разборки были абсолютно пофиг. Ему вообще всё было пофиг, кроме лошадей, бани по субботам, да осколка в правом боку, который ныл к непогоде и не давал ездить верхом.
И так бы эта бабья война и тянулась до бесконечности, если бы не одно роковое событие. На очередном комсомольском отчетно-перевыборном собрании мать избрали секретарём комсомольской организации колхоза.
Тут ситуация совсем уж получалась некстати. Чтоб у комсомолки, бригадира, секретаря, в доме иконостас? Да это ж курам насмех! И мать поставила вопрос ребром. Дело дошло до скандала.
- Да мне из-за тебя людям в глаза глядеть стыдно! - кричала мать.
- А мне из-за тебя - нет. - спокойно парировала бабка.
И тогда мать в сердцах брякнула.
- Ну погоди! Я твои иконы ночью возьму, и спалю к чертовой матери!
- Только попробуй! - взвилась бабка, и погрозила дочери костылём.
- А вот посмотришь завтра! - крикнула та, и хлопнув дверью поскакала заниматься своей комсомольско-молодежной бесовщиной.
Дело было к вечеру. Бабка осталась дома одна. Дед торчал на конюшне, мог прийти заполночь, а то и совсем не прийти.
Бабка обиходила скотину, и стала собираться ко сну. На душе было неспокойно. Зная вздорный и упрямый характер дочери, она не сомневалась, что та и вправду может ночью сунуть иконы в печь. И бабка решила отстаивать свободу совести и вероисповедания до конца. Шансы у одноногого инвалида против шустрой молодой девки были никакие. Это бабка понимала. Поэтому она открыла сундук и достала дедово ружьё. Там же нашла два снаряженных солью патрона. Погасила свет, и устроилась в углу на диванчике. Аккурат напротив иконостаса.
Брехала где-то собака, вдалеке за околицей смеялись девки и играла гармонь, уютно мерцал огонёк лампады, бабка прикрыла глаза...
Очнулась она оттого, что свет лампады метался по комнате. Кто-то стоял на табуретке, снимая иконы. Одну, вторую...
Бабка перекрестилась на силуэт, который загораживал ей святые лики, подняла ружьё, сказала "Прости мя, Господи!", и не целясь, навскидку, шарахнула с двух стволов. Впрочем, расстояние было такое, что промахнуться она не могла.
- Уйёоооо!!! - нечеловеческим голосом заорал дед, бросил иконы, схватился за задницу, и свалился с табурета. Бабка охнула, выронила ружьё, и упала в обморок.
Спустя час дед сидел голой задницей в тазике с тёплой водой, тихонько подвывая, и периодически анестезировал себя внутрь оказавшейся весьма кстати заначкой.
Заначку дед держал в самом на его взгляд надёжном и остроумном месте. За иконами. А что? С одной стороны - никто не полезет, с другой - всегда под рукой. Выпив вечером на конюшне с мужиками он пришел домой, и обнаружив что в доме все спят, решил утешить себя на сон грядущий стопочкой крепчайшего самогона, бутылку с которым хранил за образами. Ну откуда ему было знать, что именно на сегодня его бабы назначат генеральное сражение в своей затяжной идеологической войне? Да ещё с применением огнестрельного оружия.
Сидя в тазике дед сделал очередной глоток антидепрессанта, и затянул.
- В тёооомную нооочь, ты любимая знаю не спиииишь, и у детской кроватки... с ружжоооом!!! Ты меня поджидаиииишшш!
Он был уже изрядно пьян, дед. Речь его становилась несвязной. Он делал очередной глоток, смахивал набежавшую слезу, и затягивал снова.
- Я шел к тебе четыре го-о-ода, я три держа... Три! Три войны прошел! Скоко раз меня с того свету доставали! И вот им!
Дед тыкал могучий кукиш в сторону предполагаемых врагов. Он действительно прошел три войны. С последней бабка получила на него две похоронки.
- Кишка у них оказалась тонка Григорея похоронить! А родная жена бац - и!... Да куда! Прямо в ититьтвоюмать! Я завтра помру, что люди скажут? Напишут - тут покоится Грегорей! Красный командир! Орденоносец! Герой войны! Убитый своёй бабой из свово ружжа в свою жо.... Ооойййййййй какой позор!
- Да помолчи ты, герой-орденоносец! - махала на него тряпкой бабка, подливая тёплой воды в тазик. - Ишь чего удумал?! Бутылку за иконы прятать! Вот Господь-то тебя и наказал!
- Он в двадцать девятом! Уййй!...В двадцать девятом он меня наказал! В двадцать девятом! Когда я тебя дуру взамуж взял! Тёоооомнааая нооочь, тоолько пуули...
Где-то наверное через год после смерти бабки мать потушила лампадку, сняла иконы, и убрала их в сундук.
- Зачем она иконы убрала? - спросил я вечером у отца.
Тогда он и рассказал мне эту печальную историю.
https://zen.yandex.ru/media/raketchik/zasada-5cdcb5c1635d0800b447b528