Попрошу покинуть диван
- SallyKS, вас на диване ждет какой-то… Засранный казачок, - говорит Петрович.
Иду проверять диван. С тех пор, как руководство решило, что к нам ходит слишком много сумасшедших, в стратегически важные коридоры поставили вертушки: одну на отсек с бухгалтерией, охраняющей деньги, другую – на отсек с моим отделом, не имеющим материальной ценности, но тоже нуждающимся в защите. А в центре между двумя коридорами оказался кабинет завхоза Петровича, не защищенный ничем. У кабинета с незапамятных времен притаился потертый бывший кожаный диван. То есть потертый – это комплимент. Как если бы покойнику сказали «что-то ты бледненький».
Уже третий директор на моей памяти порывается вынести диван на помойку, и когда-нибудь я расскажу, почему у нас директора меняются, а диван все еще здесь. Плохо одно - все, кому резко прекратили доступ в мир нервных творческих людей, теперь базируются на этом диване. Ждут, когда мимо пойдет кто-то с добрым лицом, чтобы до него докопаться.
Человек, оккупировавший диван Петровича, имеет обыкновение ходить в старых спортивных штанах с красными полосками, которые считает кэжуал, а я считаю, что он не должен даже слов таких знать, чтобы не применять их не по назначению. А пиджак поверх этого великолепия украшает многочисленными значками: «…символ сдачи ГТО, «Прохождение ТО», Клуб беременных «Журавлик», Гардероб ДК «Гидравлик», «Альтависта точка ком», «Общество больных грибком»…» какие-то памятные знаки за службу в армии, что-то из советских времен, что-то спортивное, что-то про города России...
В общем, Петрович его описал исчерпывающе. Клиент (пусть будет Иван Сергеевич) создавал с диваном гармоничное целое, с той разницей, что диван раз в неделю протирает тряпочкой уборщица, а клиента не пылесосили с девяносто четвертого года.
Конечно, Иван Сергеевич никогда не мог бы стать моим клиентом на основной работе. Но лет десять назад я еще не знала, что не все деньги одинаково полезны, поэтому в свободное время консультировала в качестве литредактора самодеятельных авторов. Читала их произведения, делала разбор, давала советы по улучшению и так далее. А потом поняла, что всех денег не заработать. Во-первых, у авторов их нет. Во-вторых, те немногочисленные мятые купюры не возместят два ведра моих нервов. В-третьих, графоманов всегда больше, чем сколько-нибудь талантливых авторов. Есть, конечно, исключения, но мне попадались, в самом лучшем случае, не поцелованные Музой, а просто немного пунькнутые ею по носу.
Так вот, рядом с Иваном Сергеевичем Муза не бывала даже проездом, и как бы он ни тянул к ней свой нос, она его не пунькнула. Но он был уверен, что они даже целовались взасос.
Мне приходилось общаться и с настоящими писателями, и с теми, кто себя за них выдает. При этом настоящий писатель может не издать ни одной книжки, а примазавшийся готовить уже двадцать седьмую (реальная цифра, друзья). Нюанс в том, что когда ты говоришь серьезному автору «мне кажется, в этой сцене более эффектным приемом было бы смещение ракурса» или «аллюзии к античности лучше усилить, они неочевидны», то писатель принимает твою версию как повод для размышления. Может, и отвергнет, но для него ты имеешь право голоса.
А авторы прочие тут же бросаются защищаться. Они предупреждены заранее, что я не буду их зря хвалить даже за деньги, но не могут смириться с этим. Им кажется, что я недопоняла масштаб их величия в силу узкого кругозора. И Ивану Сергеевичу не нужно было, чтобы я помогла ему что-то поменять в повести «Золотой бумеранг отчаяния» (она так никогда и не увидела свет: Иван Сергеевич хотел, чтобы ее издали со скидкой, а издатель хотел отложить еще немного на похороны, если Иван Сергеевич придет вновь). Ему нужно, чтобы я воздела руки и воскликнула: «Бог услышал мои молитвы!», а потом схватила телефон и начала кричать в трубку знакомому редактору литературного журнала:
- Освобождайте лучшие полосы! Новый Гоголь родился!
Любимый риторический прием Ивана Сергеевича (и он не одинок в попытке примазаться к вечности) – шах и мат в виде отсылок к крупным именам. И если ты скажешь, что упоминание о религиозности проститутки у него выглядит неуместным, он обязательно с торжеством в голосе напомнит про Достоевского. Так неужели вы, Салли Каэсовна, так невежественны, что не узнаете отсылок к Мастеру, или, может, вам и Достоевский чем-то не угодил? «Гомер, Мильтон и Паниковский», - хочу я сказать. Но вместо этого говорю:
- Давайте впишем вашу повесть в современный литературный контекст, чтобы понять, почему в наше время читателю сложно будет без юмора воспринимать то, что у Достоевского читалось со слезами.
Наше последнее общение на тему его литературных трудов происходило лет восемь назад, после чего я сообщила Ивану Сергеевичу, что в моей смерти прошу никого не винить недостойна его редактировать, но Иван Сергеевич не теряет надежды на мой личностный рост и примерно раз в два-три года приходит с очередной стопкой листов. Он категорически не желает помнить, что без предварительного звонка приходить ко мне на работу смысла нет. Зато помнит, каким должен быть междустрочный интервал в тексте для удобства редактирования (я с экрана читать не люблю).
И вот при виде меня он радостно поднялся с дивана и объявил:
- Салли Каэсовна, я принес новую повесть! Три года писал!
Я развела руками:
- Иван Сергеевич, я больше не консультирую.
- Зачем вы обманываете! – укорил он. – А как же Свешников? Вы на него большую рецензию написали для литературного конкурса!
Сравнил, блин. Свешников – молодой парень из глубины глубинок нашего региона, какой-то нереальный самородок. Пишет прозу, очерки, путевые заметки. По профессии то ли агроном, то ли охотовед. Но его Муза не то что целовала, а практически забеременела от него. Школы Свешникову не хватает, а таланта хоть лопатой греби. Когда я первый раз прочитала один его очерк, сказала, что он зоркий и необычный публицист. «Спасибо большое, - зарделся он. – А что такое публицист?»
- Не консультирую, - повторила я Ивану Сергеевичу. – Вам лучше вступить в какое-нибудь ЛИТО, там ваши тексты будут разбирать бесплатно.
- Свешников сказал, что вы его бесплатно рецензировали! Меня тоже возьмите почитать ради искусства!
- Иван Сергеевич, вам придется поискать другого литредактора, - и припустила по коридору с позорной для приличной женщины скоростью.
Спустя два часа увидела, что завхоз Петрович в очках на том самом диване читает стопку листов, шевеля усами.
- Этот… писатель мне диван значком поцарапал, - пробурчал он, подчеркивая, кто тут материально ответственный. – И бумажки свои оставил. Сказал – вдруг захотите почитать.
- И как вам?
- Да ерунда! – возмутился Петрович и стукнул ладонью по странице. - Тут три бабы – проститутка, доярка и учительница - и два друга. Один успешный, богатый, спортом занимается, второй противный, вылитый визитер ваш. И все три бабы его любят, а его друга терпеть не могут, говорят «он дурак и Родину хочет предать». Позорник, хоть бы спросил по знакомым, за что бабы мужиков любят. Сколько бумаги зря перевел.
По-моему, нормальная устная рецензия.