Байки
Мои пять копеек в список «что бы вам не хотелось услышать, лежа на операционном столе».
За день до экзамена на военной кафедре второго курса института я загремел в больницу с аппендицитом. Душным летним вечером я сидел на стуле в приемном покое Мытищинской ЦРБ и держал рукой низ живота. Окно было открыто, природа в лице бетонного забора манила свободой. А я сидел на стуле и думал, что сегодня удрать, пожалуй, не получится.
Вот две недели назад другое дело. Будем готовить к операции, - сказал тогда дежурный хирург, умывая руки, - пиши, Маша. Чё там Маша должна была писать я не услышал. Слово операция вошло в мозг, подхватило рубашку и выпрыгнуло вместе со мной, в то самое, гостеприимно распахнутое, окно первого этажа. И вообще: немного разбитая на тренировке широчайшая (я не хвастаюсь, она так действительно называется) мышца спины не повод в живого человека своими хитрыми ножиками лезть.
В тогдашние восемнадцать лет, опыт общения с врачами у меня был достаточно большой. В спортдиспансере, или с травматологами. С травматологами меньше. Карате и биатлон виды спорта не очень травмоопасные, не такие, например, как бокс и футбол. В боксе все норовят по голове треснуть, не понимая, что некоторым по яйцам - намного эффективнее чем по голове. В футболе-то это понимают и бьют по всему, хотя, только по мячику положено.
Пока я так рассуждал, дежурный хирург притопал осматривать. Тот самый опять. В карточку глянул. Что, - говорит, - теперь не удерешь? Теперь-то я до тебя доберусь. И ржет салага. Лет ведь 25-27 ему. Ржет и уже со шприцем подбирается. Я б ему, конечно, треснул только больно очень в животе.
Так что через полчаса, я вымытый в огромной больничной ванной снова раздевался в преддверии операционной. В том смысле, что снимал трусы. Кстати, только мне кажется, что эти ванны в старых больницах больше подходят для обмывания трупов, чем для мытья живых людей? Гулкое эхо и кривой кафель с щербатой метлахской плиткой на полу.
А тут они там в операционной закончили. Заходи, - зовут. Зашел, помог человека со стола на каталку переложить. А то у них один хирург и куча девок. Человек вроде улыбается даже по-живому и теплый, что не может не вселять некоторой надежды.
Лег на соседний стол, руки привязали с ногами. Предусмотрительные черти. Женщин-то я по-любому не бью, а хирургу могло и перепасть. Вкололи чего-то в живот, занавесочку перед мордой поставили, чтоб свои же внутренности видно не было.
Анекдоты знаешь? - хирург спрашивает, - рассказывай тогда, а то у меня второе дежурство подряд. Засну и отрежу чего-нибудь не то.
Полчаса я им анекдоты рассказывал. Старался несмешные выбирать, чтоб у них руки не тряслись. Все равно ржут. Дай думаю помолчу чуток. Фигу. Этот эскулап ковыряется себе, т.е. мне, но и со мной разговаривать не перестает. Я потом узнал, что это у них финт такой, чтоб подопытного контролировать.
- Работаешь, учишься? - спрашивает.
- Учусь, - отвечаю, - МИХМ, второй курс.
- Гы. - хмыкает хирург в маску, - МИХМ?! Вот, брат, какая штука интересная. Меня от туда со второго курса вышибли. В медицинский-то я потом только пошел.
- За, что ж тебя выперли? - спрашиваю с надеждой, что за какую-нибудь комсомольскую аморалку. А сам от неожиданности даже на «ты» перешел.
- За неуспеваемость, - смеется этот нецензурный хирург с нецензурными медсестрами.
А сам нецензурный аппендикс вырезает. И вырезал ведь.
За день до экзамена на военной кафедре второго курса института я загремел в больницу с аппендицитом. Душным летним вечером я сидел на стуле в приемном покое Мытищинской ЦРБ и держал рукой низ живота. Окно было открыто, природа в лице бетонного забора манила свободой. А я сидел на стуле и думал, что сегодня удрать, пожалуй, не получится.
Вот две недели назад другое дело. Будем готовить к операции, - сказал тогда дежурный хирург, умывая руки, - пиши, Маша. Чё там Маша должна была писать я не услышал. Слово операция вошло в мозг, подхватило рубашку и выпрыгнуло вместе со мной, в то самое, гостеприимно распахнутое, окно первого этажа. И вообще: немного разбитая на тренировке широчайшая (я не хвастаюсь, она так действительно называется) мышца спины не повод в живого человека своими хитрыми ножиками лезть.
В тогдашние восемнадцать лет, опыт общения с врачами у меня был достаточно большой. В спортдиспансере, или с травматологами. С травматологами меньше. Карате и биатлон виды спорта не очень травмоопасные, не такие, например, как бокс и футбол. В боксе все норовят по голове треснуть, не понимая, что некоторым по яйцам - намного эффективнее чем по голове. В футболе-то это понимают и бьют по всему, хотя, только по мячику положено.
Пока я так рассуждал, дежурный хирург притопал осматривать. Тот самый опять. В карточку глянул. Что, - говорит, - теперь не удерешь? Теперь-то я до тебя доберусь. И ржет салага. Лет ведь 25-27 ему. Ржет и уже со шприцем подбирается. Я б ему, конечно, треснул только больно очень в животе.
Так что через полчаса, я вымытый в огромной больничной ванной снова раздевался в преддверии операционной. В том смысле, что снимал трусы. Кстати, только мне кажется, что эти ванны в старых больницах больше подходят для обмывания трупов, чем для мытья живых людей? Гулкое эхо и кривой кафель с щербатой метлахской плиткой на полу.
А тут они там в операционной закончили. Заходи, - зовут. Зашел, помог человека со стола на каталку переложить. А то у них один хирург и куча девок. Человек вроде улыбается даже по-живому и теплый, что не может не вселять некоторой надежды.
Лег на соседний стол, руки привязали с ногами. Предусмотрительные черти. Женщин-то я по-любому не бью, а хирургу могло и перепасть. Вкололи чего-то в живот, занавесочку перед мордой поставили, чтоб свои же внутренности видно не было.
Анекдоты знаешь? - хирург спрашивает, - рассказывай тогда, а то у меня второе дежурство подряд. Засну и отрежу чего-нибудь не то.
Полчаса я им анекдоты рассказывал. Старался несмешные выбирать, чтоб у них руки не тряслись. Все равно ржут. Дай думаю помолчу чуток. Фигу. Этот эскулап ковыряется себе, т.е. мне, но и со мной разговаривать не перестает. Я потом узнал, что это у них финт такой, чтоб подопытного контролировать.
- Работаешь, учишься? - спрашивает.
- Учусь, - отвечаю, - МИХМ, второй курс.
- Гы. - хмыкает хирург в маску, - МИХМ?! Вот, брат, какая штука интересная. Меня от туда со второго курса вышибли. В медицинский-то я потом только пошел.
- За, что ж тебя выперли? - спрашиваю с надеждой, что за какую-нибудь комсомольскую аморалку. А сам от неожиданности даже на «ты» перешел.
- За неуспеваемость, - смеется этот нецензурный хирург с нецензурными медсестрами.
А сам нецензурный аппендикс вырезает. И вырезал ведь.