Алфавитный указатель: Л – Любовь
Подруга позвала на ристалище. Тогда я была еще более юна и наивна, чем в посте «Как все начиналось». То есть ничего еще не начиналось.
Я сидела дома, читала Милорада Павича, а у подруги в попе было даже не шило, а целый колчан стрел. И очень ей полюбилось водиться с ролевиками, а поскольку она всегда желала мне добра, то забронировала для нас обеих место в какой-то палатке под Котласом. Десять дней, комары, туалет налево от медвежьей берлоги, еловые иголки в каше из топора. Сказала, что мне дадут спальник, а с меня всего-навсего максимально аутентичный костюм мирной поселянки века эдак двенадцатого-пятнадцатого. Там не строгий дресс-код, сильно придираться не будут.
- А когда выезжать? – спросила я.
- Через четыре дня, - ответила подруга.
Мема с пингвином тогда не было. И я решила поехать.
Аутентичный костюм поселянки сделала из всего малонужного, что нашла в мамином шкафу. Решила, что раз буду жить не на средневековом городище, а в палатке, то и синтетический бархат сойдет. В конце концов, на тушенку я уже скинулась, так что извольте и позвольте.
Лесные сожители уставились на мое рукотворчество неодобрительно, но я распустила волосы, взяла гитару – и дальше пошло отлично. Бородатые мальчики с длинными волосами перестали бурчать и подарили мне кожаный жилет, а потом выстругали из деревянной палки ровненький маленький кинжал. Сказали, что поселянок в таких одеждах весело гоняли бы с вилами, но в качестве ведьмы и целительницы я подхожу, возражений нет.
Пара дней в лесах прошла неплохо. А потом на закате в нашем лагере возник Он – рыжеволосый синеглазый черт, с тыла укрепленный двуручным мечом. Представился: Зигфрид. Я похолодела от мысли, что это сокровище может достаться не мне. Даже руки задрожали. Сокровище улыбалось, казалось, всем девушкам подряд, но на меня смотрело как-то скучающе, будто я не длинноволосая сладкоголосая лесная ведьма, а три бобра в дождевике.
И вот картина маслом: я у костра надрываюсь под гитару «вот твой лук, вот твои стрелы, теперь куда хочешь мчи» - а он берет за руку постороннюю девицу и так проникновенно смотрит на нее, будто уговаривает не скидывать с себя одежду прямо сию минуту. Козел ты, Зигфрид.
Мне ни до, ни после этой встречи не хотелось так безраздельно владеть каким-то человеком. Но что я могла? Правила приличия, вдолбленные в меня филологической тетушкой, не позволяли никаких активных действий, и даже смотреть на предмет страсти не следовало, чтобы не выглядеть гулящей. И я вытирала слезы, стоя у маленькой осинки, пока откуда-то из темноты раздавался хрипловатый ненавистный заливистый хохот и ответное хихиканье.
И вот день на пятый возвращалась я из соседнего палаточного лагеря в наш. Для имитации средневековости следовало не только срезать с одежды бирку «маде ин туркиш», но и пробираться к родной палатке через «подвесной мост»: у нашего лагеря была приличной (около метра) глубины яма, и через нее перекидывали доску. А на этот раз доска оказалась как-то сдвинута, я ступила – и полетела вниз. Я издала крик натираемой на терке мандрагоры – не от боли, которой не было вовсе, а от обиды и ярости. Мало того, что сердце раскололось на тысячу кусочков, так еще и юбку запачкала землей.
И тут вдруг к яме подлетел Зигфрид и на руках вынес меня на поверхность земли-матушки. «Милая, хорошая, тебе больно? Потерпи», - приговаривал он.
Стоит ли говорить, что травма моя моментально оказалась едва-едва совместимой с жизнью? Я жалобно скулила и красиво так откидывала ножку в сторону – мол, держите меня семеро, какая боль, какая боль… Зигфрид пробежался по всем лагерям в поисках доктора и чуть ли не волоком притащил какого-то мужика, не успевавшего за перебиранием мускулистых ног моего героя.
Следующие три дня я показательно страдала и тайно целовалась со своим обретенным сокровищем за палаткой. Целоваться мне нравилось, а изображать жертву судьбы – вообще нет. Но, похоже, это был самый безошибочный способ заинтересовать такую героическую персону, для которой женщины делились на доступных простолюдинок и прекрасных дам, которых надо спасать.
Когда сроки, отведенные ристалищу, закончились, и надо было разъезжаться по домам, мой герой уговаривал побыть с ним еще хотя бы несколько дней – его друг даст нам свой дачный домик.
- Но у меня совсем нет денег, - печально сказала я. – На что жить в Котласе несколько дней?
- У меня тоже нет, но это не проблема, - бодро возразил избранник. – Еду мы добудем! Сдадим твой билет, а на эти деньги купим у цыган пельмени с кониной – между прочим, недорого и вкусно. А домой я тебя доставлю автостопом…
Прекрасные дамы на такое не соглашаются. Я почувствовала, как из глубины моего глупого трепещущего нутра кто-то решительный вытаскивает эту занозу под названием «влюбленность». Цыгане, конина, автостоп… Автостопом я потом, кстати, один раз ездила. Но пельмени с кониной были слишком дорогой платой за этого рыжеволосого красавца. В вагоне я пела под гитару «эта книга пропахла твоим табаком» и делала трагический взгляд. Товарищи понимали, что у лесной ведьмы разбито сердце и предлагали терапевтический горячий чай, а попутчики приносили пирожки с яйцом и шоколадки.