Старшина
Жил-был старшина. Как все старшины жадный. В смысле - хозяйственный до
чрезвычайности. И в плане хозяйственности имел привычку, с точки зрения
рядового состава, вредную, а по мнению старшего командования - весьма
полезную. Как тот несун-мужик все в дом, так и тот - все в роту. Вот и
притыривал ништяки в виде новых парадок, парадных ботинок и кирзовых
сапог и прочего полезного вещевого имущества. А рядовому составу выдавал
ништяки старые, то есть бывшие в употреблении, и действо это
сопровождалось горестными всхлипами и разными словами, кои со временем
военный народ воспринимал как своего рода старшинские мантры или
заклинания, для поддержания боевого духа.
- Сынки, вы пока поносите это... Что делать, ребятушки?! В сорок первом
было хуже: убьют солдата, сапоги снимут, отдадут следующему. А вот я
тебе дратвы дам... Подремонтируй, латочку поставь... Детишки в Эфиопии с
голоду пухнут. Время-то такое! - и со страшным всхлипом-стоном
добавляет. - А тебе новое дай!
И лежали новые ништяки аккуратными штабелями, распространяя по каптерке
запах свежей полушерстяной и хэбэшной ткани, яла и хрома, от которого
слезились глаза у рядового состава.
Вот так и я получал парадку под эти причитания:
- Потерпи, сынок! На фронте и не такое терпели....
Ладно, парадка еще туда-сюда, но вот ботинки. Задники стоптаны до
гвоздей, даже шляпки постирались. Присягу ботинки пережили. А вот в
первом увольнении задники отвалились.
Я еле доцокал остатками гвоздей до части. Сразу к старшине. Он помрачнел
лицом, пустил слезу и приступил к традиционному плачу. Хотя, как я уже
говорил, вряд ли это был плач, больше все это походило на распевание
мантр группой монахов-буддистов.
- Ну, сынок! Ну, на ходу ведь рвете подметки! Как же теперь их носить?
Ведь когда выдавал, им сносу не было. Восьмой год только служили. А им
служить и служить еще!!! Вот тебе новые каблуки. Подбей, пришей, и носи,
сынок, на здоровье...
С ремонтом я протрахался всю ночь. Оказалось, что резина подметки от
времени превратилась в пластмассу и при прибивании каблука просто
крошилась, и оный не держался совершенно. Утром пришел к старшине и,
отвергнув его предложение прикрутить каблуки проволокой, потребовал то,
что можно носить.
Старшина долго копался в куче хлама в углу сушилки. Через полчаса еле
слышых рыданий и стенаний мне были предьявлены покрытые серым налетом
пыли с плесенью по швам пара ботинок. С виду вроде приличные, и даже
каблуки были сношены мало, но как-то во внутрь стопы. В общем, я их взял
и в следующую субботу натер, начистил, любо-дорого посмотреть!
В воскресенье, бликуя глянцем обувной кожи дождливым утром, вышел за
ворота части, взял разбег на автобус и через десять минут довольный
выходил перед излюбленной кафешкой. Идти по улице в ботинках, принявших
форму чужой ноги и изгибающей стопу внутрь, было неудобно, но я как то
терпел. Но на второй луже раздался неприятный треск рвущихся ниток.
Короче, ботиночки окозались явно покойницкие, шитые одной ниткой, явно
предназначенные сгнить вместе с хозяином, покойно лежащим в холодном
деревянном ящике.
Размокнув под дождем, ботинки превратились в элегантные шлепанцы и
держались на пальцах ног. Верх же оказался плотно пришнурован к верхней
части стопы. Нужно ли говорить, что идти в таких шлепанцах по центру
города - пытка?
В общем, мягко говоря, в плохом настроении я вернулся из интересно
начавшегося увольнения. Насмешив изрядно сотню прохожих и наряд на КПП,
прошлепал в роту. На входе в упор столкнулся со старшиной и пожалел, что
не снял ботинки прямо на КПП.
Взгляд. Ох, его взгляд говорил о многом. В этом взгляде я увидел и
умирающих от голода детей Эфиопии, и Че Гевару, и Луиса Корвалана,
сидящих в тюрьме, когда эти.... рвут подметки.
Где-то в уголках глаз старшины полоскалась мысль о моих родственниках,
обо мне и еще немного лучащейся доброты. Я так и замер у порога,
вперившись вглазами в этот страдающий взор, полный живой, трепещущей
человеческой мыслью. Замер я под ним и не замечал, как из остатков
ботинок на чистый натертый пол казармы натекла лужа грязной дождевой
воды. Где-то в глубине души я чувствовал непонятное раскаяние.
Мне мнилось, что я подвел всю страну, не справившись с выданными мне
ботинками. Но то, что я услышал потом, просто свалило меня прямо в лужу
и долго корчило от смеха.
А услышал я сдавленный полушепот-просьбу:
- Сынок, зашей ботинки! Я тебе ниточек дам...
В общем, вечером я получил дратву, шило, крючок и засел в бытовой
комнате. К сожалению, зашить не получалось.
Продырявленная кожа превратилась в перфорированный кусок туалентной
бумаги и оторвалась длинной полосой. Пришивать уже было не к чему. Между
носком ботинка и верхней частью образовался зазор миллиметров в пять.
Утомившись совмещать куски кожи, я проклял старшину, взял ботинки под
мышку и заскребся в каптерку:
- Товарищ старшина, я не могу их отремонтировать!
Старшина наморщил лоб и вдруг, приняв решение, просиял лицом:
- Давай, боец, тащи струмент! Я тебе помогу!
Слегка недоумевая, я притащил шило с крючком. Старшина достал ржавые
огромные плоскогубцы. Зацепил губками кожу на носке и натащил ее на
голенище. Я пробил шилом первую дырку и протащил крючком капроновую,
вощеную нитку.
Через час старшина вытер пот со лба:
- Ну вот, боец, а ты говорил не починишь!
Я с сомнением посмотрел на ботинки, водруженные на старшинский стол.
Зашить-то мы их зашили. Но из-за перетянутой кожи носок ботинка задрался
вверх и очень сильно внутрь стопы, напоминая гигантские, зашнурованные
когти ленивца. Я вздохнул и посмотрел на свои ноги в казарменных
тапочках:
- Боюсь спросить, товариш старшина, а как их носить!?
Он деловито вручил мне ботинки и, сочувственно похлопывая по плечу,
проводил до выхода из каптерки, сопровождая выход знакомыми
причитаниями:
- Сынок, сейчас очень тяжело... Тут же это... В мире... совсем
распоясались... Опять же... Дети Эфиопии... Луис и Че Гевара... А
Анджела Дэвис...
На следующий день мы заступали в караул. Смешно вспоминать сейчас, но
мне, часовому Первого поста было тогда совсем не смешно.
Мой напарник Лешка, сочувственно улыбаясь, смотрел на "чудовища",
стоящие на табурете около моей кровати: Как их носить-то, ?! Пробовал?
Я тяжело вздохнул:
- Стараюсь всячески оттянуть момент...
Тут раздалась команда: Караул, к разводу стааановись!
Я начал забивать свои многострадальные ноги в ботинки. Дальше все пошло
весело. В ботинках я не ходил, а ковылял косолапя, навроде больного
подагрой медведя, припадающего на обе лапы при каждом шаге.
Первым поинтересовлся лейтенант: Что у тебя на ногах?
- Ботинки, - морщась от боли ответил я.
- Откуда? - участливее спросил он?
- Трищ старшина дал!
Он с сомнением посмотрел на мои ноги:
- А ты вообще ходить можешь?
- С трудом, - простонал я.
Взвод за моей спиной в корчах от смеха лежал на полу. Лейтенант пересек
центральный коридор казармы и постучал в каптерку. Оттуда сразу же
показалась голова старшины. Голос лейтенанта был громок и страшен на
взрыке.
- Товарищ лейтенант, - зачастил старшина, - Да где ж я ему ботинков
достану? Ну, нет у меня! - в этом месте старшина дрожащим голосом взял
верхнее "фа", - Нету у меня ботинков! А ботинки я дал ему хорошие -
вчера весь вечер чинили. Ему просто привыкнуть, потерпеть, разносить
надо!
В этот момент прибежал помдежа по части:
- Товарищ лейтенант, дежурный интересуется отсутствием караула на
разводе.
Лейтенант ойкнул и, тут же забыв про меня, старшину и ботинки,
скомандовал к построению на плацу.
На плац взвод добежал быстро-быстро, кроме меня. Припадая на обе ноги, я
вбежал на плац, бряцая автоматом и, подбежав к дежурному по части,
страдальчески гаркнул:
- Товарищь капитан, разрешите стать в строй?!
Услышав недовольное:
- Становитесь, - поковылял в шеренгу.
Дежурный с удивлением уставился мне вслед. Его удивление было настолько
сильным, что, вышедший к разводу, командир части был вынужден недовольно
заметить ему:
- Капитан, Вы развод проводить будете?
Дальше все было почти хорошо: после доклада дежурного командир части,
набрав побольше воздуха в грудь, чтобы поздоровкаться с личным составом
и по привычке обведя строй взглядом, вдруг увидел мои ноги и ботинки.
Тут нужно сказать, что вообще-то я знал, что пятки должны быть вместе, а
носки врозь на ширину приклада автомата. Хотя, если честно у наших
автоматов и прикладов-то никаких не было, впрочем, ширину разноса носков
усвоили прочно и без них.
Итак, увидев ноги в ботинках, отдаленно напоминающих остроносые,
восточные туфли и стоящиие в обратку ноги - носки вместе (причем даже
стоят друг на друге, а пятки врозь на ширину того же пресловутого
приклада, которого нет), воздух из груди и щек командира части гвардии
полковника Решетова вышел. Весь вышел, напрочь и с таким трубным ревом,
что дежурная кляча нашего водовоза приняла это за сигнал к атаке из ее
молодости в первой конной армии, и ответила ему пенсионерка в
наступившей полной тишине громким призывным ржанием.
Дальше сюжет разворачивался с потрясающей быстротой. В стиле Гоголя,
пожалуй. Только ненорматива прекрасного и могучего языка было много.
Даже чересчур. Если перефразировать речь командира в краткое и сухое
изложение, то можно было бы написать что-то вроде:
- А позвать сюда того мудака, который собирал наряд в караул.
И дальше присутствующие могли наблюдать половое сношение командира со
старшим прапорщиком, так сказать, полное единение духа и тел, которое
мы, люди, почему-то называем любовью.
Отвергая жалкие попытки старшины оправдаться мягким голосом и сдерживая
его от возможности распевания характерных для прапорщика мантр, зверским
матом и зычным голосом командир применял к нему свои, по особенному
действенные, мантры и заклинания. Впрочем, в тех мантрах, кроме
обертонов, не было ничего незнакомого нам. Вкратце речь звучала
приблизительно так:
- В то время как... на страже священных... эфиопские дети как один...
Луис Карвалан томится... а Че Гевара убит... Вы советского бойца обули
как чучело и поставили его, мать вашу, на пост! Пост номер один! Чтобы
это, так сказать, чучело стояло там? Там ходят полковники! О Ф И Ц Е Р Ы
ходят и женщины, прошу заметить, ходят тоже! А вы, ГВАРДИИ СТАРШИЙ
ПРАПОРЩИК, наряжаете солдата СОВЕТСКОГО в раздолбанное чучело!
В общем, гвардии полковник был полон эмоций, а гвардии старший прапорщик
- унижения. Нужно понимать, что лично я воспринимал эту речь,
обрушившуюся на голову старишины, с двойственным чувством. Впрочем,
удовлетворение все-таки побеждало чувство сопереживания, а чувство
"легкого неудобства" в согнутых ботинками ногах, добавляло мстительности
в чувство удовлетворения.
- Чем все это закончилось? - спросите вы.
Да, да, да, я получил чудные ботинки, хромовые, скрипящие, удобные как
памепрсы для младенца. А через день к прапорщику нагрянула комиссия.
Инвентаризация!
Честно сказать, человек такое существо, у которого мстительность очень
быстро сменяется сочувствием. Вы думаете, у прапорщика обнаружили
недостачу? Ничего подобного. Из каптерки и верхних ящиков над шинельными
вешалками изьяли маленько излишек: 250 новых бушлатов, 1200 аллюминиевых
фляг в чехлах, 1400 аллюминиевых солдатских котелков, 400 комплектов
парадного обмундирования, 230 комплектов хэбэ и 300 коплектов
полушерстянной повседневки. Окончательно комиссию добили два мешка
алюминиевых ложек, коих, при пересчете, оказалось ровно 2200 штук. И
это все на роту из 110 человек.
Недаром говорят:
- У хорошего старшины снега зимой не выпросишь. Особенно там, где его
много.