Икра
В девяностые мои родители кормили собаку красной икрой.
Я уже рассказывала, что у меня есть родственники-корейцы. Часть из них живет в какой-то корейской глуши, часть — на Сахалине. Вот к тем, кто на Сахалине, мы ездили, когда я была еще ребенком.
Остров запомнился мне сопками, длительным перелетом и совершенно пустыми прилавками в магазинах. Стоял 1993 год. В Москве еще можно было что-то купить. В Южно-Сахалинске в магазинах продавались только рыба и икра — красная и черная. Баклажановая, как в фильме Гайдая, была дефицитом: овощи выращивали на своих участках на даче.
Икра стоила копейки, и мои родители на радостях купили пять трехлитровых банок. Когда прилетели в Москву, выяснилось (сюрприз-сюрприз!), что съесть 15 килограммов икры семье из двух с половиной человек не так просто, как казалось в порыве жадности.
Первую трехлитровую банку мы как-то уговорили. Вторую мама продала соседке. Третью банку частично скормили собаке. Представьте себе: 90-е, разруха, танки стреляют по Белому дому, люди едят пирожки с куриными жопами, потому что на нормальное мясо денег нет. И посреди этого великолепия мы кормим собаку икрой. Потому что денег у нас тоже нет — ни на нормальное мясо, ни на корм собаке.
Закончилось все драматично — икрой я траванулась. Кажется, целую вечность мне было плохо. По телевизору твердо и четко выступал Ельцин и бубнил Кашпировский, во дворе кто-то повалил бюст Ленина, и вождь, подобно Андрею Болконскому, скорбно смотрел в небо Аустерлица Москвы. А я лежала в кровати, обнимала обожравшуюся икрой собаку и страдала.