Дорожная песня
Полковник Зубарев ненавидит пылесос. Фыркать, топорщить шерсть полковнику не пристало, поэтому он ложится и помирает. Говорит, давление поднялось. Жене полковника всюду мерещатся пылевые шары, гонимые сквозняком. Жена уверена, часть шаров полковник лепит сам, назло. Удивительно что кофе, коньяк и преферанс полковника не вырубают. Только пылесос.
Жена Виктория так поджимает губы, что неподготовленный собеседник сам сигает в окно. На полковника её губы не действуют. Труп мужа на диване лучшая укоризна сварливой жене, считает полковник. И продолжает лежать.
Супруги пускаются в спор за право умереть первым. Виктория потратила молодость на пришивание пуговиц к рубашкам. В награду получила лишь это. (Жест, описывающий полковника и диван как единое существо). Измождённая, она обещает не протянуть и года. Полковник вспоминает, скольких женщин бросил ради неё. Взамен получил давление и пылесос. В памяти всплывают дорогие сердцу смертельные обиды.
Влюблённые быстро доходят до знакомства в Париже. И тут же мирятся. Франция – единственное место, где полковнику не хочется застрелить свою зайку. В Париже нет пыли.
Я изучал этот феномен европейской гигиены. Когда Франция засыпает, на улицы выходят африканские дворники. У них огромные пылесосы. Судя по шуму, они подметают бомбардировщиком. Мне не хватило сил подняться и посмотреть. Да это и не безопасно. Дворникам плевать что вы латышский сантехник. Согласно телевизору, арабы насилуют всё. Латыш им ещё интересней, поскольку экзотика. Дворники хохочут и ругаются. В пять утра они полны сил, что позволяет отнести их к отдельному от нас биологическому виду.
Раз в год, чтобы выжить, полковник и Виктория посещают Францию. Не знаю как вышло, что я поехал с ними. Обычно, если экскурсия ходячая, я отказываюсь. Мне не понятна красота, которую нельзя съесть полулёжа.
Друзья мои бегают по замкам.
- Ах, как красиво! – говорят они, добежав до вершины. И сразу спешат в следующий замок. Полковник и Виктория (и моя Лара туда же) гуляют со скоростью четыре замка в день.
Трудно быть одиноким обжорой в команде спортсменов. Я просился в ресторан/посидеть/булочку. Мне отвечали тут дорого/вид на мусорники/скоро ужин.
- Хватит жрать! – кричали мне. – Бежим скорей в Сю-Мер-Шинансо-Анаксуа!
Я спрашивал, чем те новые руины лучше этих прежних.
- Глупенький, - говорили мне, - там же красиво!
Под этим надуманным предлогом мы пересекли страну справа налево. Я ленивый, не пьющий. К путешествиям не приспособлен. А они на ужин берут 11 бутылок вина и салатик. Говорят, ах какой замечательный стол. Если игнорировать выражение моего лица, конечно.
Спорт убил во мне любовь к истории. Скорострельность арбалета, время разгона коня до сотни и расход овса в литрах – всё стало мне не интересно. Хотелось только полежать и котлету. Они сказали, потерпи до Бретани, там устрицы.
Моя мама, крестьянская душа, кормила меня жареными свиньями, а устриц не покупала. Я рос дикарём. Другие дети всё откуда-то знали. Им дядя-моряк привозил. Устрицы пищат и ползут обратно, говорили дети. Это ужасно вкусная еда. Гипотетически, на свете мог остаться второй такой же невежа. Дальнейший рассказ для тебя, брат.
Устрица похожа на камень. В камне надо найти попку, вставить нож и вращательными движениями вогнать по рукоять. Потом надрезать пяточку, держащую створки. Через пять минут и десять проткнутых ладоней створки раскрываются. Знакомый постимпрессионист вскрывает устриц шуруповёртом. Высверливает дырочку, потом внутриполостно тычет, я думаю, ей в печень. Устрица доверчиво расслабляется. Тут-то её и жрут.
Желая прослыть интеллигентом, я одолел трёх. Остальных умяли постимпрессионист с полковником. Я же, наклоняясь к Ларе, стал иронизировать. В манере, которую сам считаю изящной. Лара ткнула меня в бок, как бы призывая довериться.
- Послушай, сволочь, - сказала она, - Твоё нытье портит мою Францию. Заткнись, или застрелю. Прямо вот этими плоскогубцами.
Лара может застрелить и голыми руками, под настроение. Я не стал поправлять на счёт плоскогубцев. Дальнейшая поездка мне очень понравилась.
Жена Виктория так поджимает губы, что неподготовленный собеседник сам сигает в окно. На полковника её губы не действуют. Труп мужа на диване лучшая укоризна сварливой жене, считает полковник. И продолжает лежать.
Супруги пускаются в спор за право умереть первым. Виктория потратила молодость на пришивание пуговиц к рубашкам. В награду получила лишь это. (Жест, описывающий полковника и диван как единое существо). Измождённая, она обещает не протянуть и года. Полковник вспоминает, скольких женщин бросил ради неё. Взамен получил давление и пылесос. В памяти всплывают дорогие сердцу смертельные обиды.
Влюблённые быстро доходят до знакомства в Париже. И тут же мирятся. Франция – единственное место, где полковнику не хочется застрелить свою зайку. В Париже нет пыли.
Я изучал этот феномен европейской гигиены. Когда Франция засыпает, на улицы выходят африканские дворники. У них огромные пылесосы. Судя по шуму, они подметают бомбардировщиком. Мне не хватило сил подняться и посмотреть. Да это и не безопасно. Дворникам плевать что вы латышский сантехник. Согласно телевизору, арабы насилуют всё. Латыш им ещё интересней, поскольку экзотика. Дворники хохочут и ругаются. В пять утра они полны сил, что позволяет отнести их к отдельному от нас биологическому виду.
Раз в год, чтобы выжить, полковник и Виктория посещают Францию. Не знаю как вышло, что я поехал с ними. Обычно, если экскурсия ходячая, я отказываюсь. Мне не понятна красота, которую нельзя съесть полулёжа.
Друзья мои бегают по замкам.
- Ах, как красиво! – говорят они, добежав до вершины. И сразу спешат в следующий замок. Полковник и Виктория (и моя Лара туда же) гуляют со скоростью четыре замка в день.
Трудно быть одиноким обжорой в команде спортсменов. Я просился в ресторан/посидеть/булочку. Мне отвечали тут дорого/вид на мусорники/скоро ужин.
- Хватит жрать! – кричали мне. – Бежим скорей в Сю-Мер-Шинансо-Анаксуа!
Я спрашивал, чем те новые руины лучше этих прежних.
- Глупенький, - говорили мне, - там же красиво!
Под этим надуманным предлогом мы пересекли страну справа налево. Я ленивый, не пьющий. К путешествиям не приспособлен. А они на ужин берут 11 бутылок вина и салатик. Говорят, ах какой замечательный стол. Если игнорировать выражение моего лица, конечно.
Спорт убил во мне любовь к истории. Скорострельность арбалета, время разгона коня до сотни и расход овса в литрах – всё стало мне не интересно. Хотелось только полежать и котлету. Они сказали, потерпи до Бретани, там устрицы.
Моя мама, крестьянская душа, кормила меня жареными свиньями, а устриц не покупала. Я рос дикарём. Другие дети всё откуда-то знали. Им дядя-моряк привозил. Устрицы пищат и ползут обратно, говорили дети. Это ужасно вкусная еда. Гипотетически, на свете мог остаться второй такой же невежа. Дальнейший рассказ для тебя, брат.
Устрица похожа на камень. В камне надо найти попку, вставить нож и вращательными движениями вогнать по рукоять. Потом надрезать пяточку, держащую створки. Через пять минут и десять проткнутых ладоней створки раскрываются. Знакомый постимпрессионист вскрывает устриц шуруповёртом. Высверливает дырочку, потом внутриполостно тычет, я думаю, ей в печень. Устрица доверчиво расслабляется. Тут-то её и жрут.
Желая прослыть интеллигентом, я одолел трёх. Остальных умяли постимпрессионист с полковником. Я же, наклоняясь к Ларе, стал иронизировать. В манере, которую сам считаю изящной. Лара ткнула меня в бок, как бы призывая довериться.
- Послушай, сволочь, - сказала она, - Твоё нытье портит мою Францию. Заткнись, или застрелю. Прямо вот этими плоскогубцами.
Лара может застрелить и голыми руками, под настроение. Я не стал поправлять на счёт плоскогубцев. Дальнейшая поездка мне очень понравилась.