ЗУБ
У моего знакомого, Фимы, магазин и три дома. Когда-то давно, еще в
Советском Союзе, жил Фима в Минске и работал зубным техником. Жил
относительно неплохо. Конечно, не так хорошо, как сейчас, но там никто
так не жил. Всего в жизни Фима добился сам. Его отец ушел из семьи,
когда мальчик был совсем маленьким. Ютились с мамой в коммуналке. С ними
жил еще и дед. Существовали на мамину бухгалтерскую зарплату и пенсию
деда, который всю жизнь проработал снабженцем, но так ничего и не
скопил. У матери забот хватало, и фактически воспитал Фиму дед. Преданы
были один другому до черезвычайности.
Однажды, когда деду было хорошо за восемьдесят, у него стали сильно
болеть зубы. Фима к тому времени уже жил отдельно, относительно зубов
деда был не в курсе и вообще считал, что в такие годы у всех съемные
протезы. Заглянул деду в рот и очень удивился, обнаружив там множество
крупных желтых зубов. Посадил деда в машину и отвез к себе в
поликлинику. После рентгена и осмотра подбили бабки – двадцать три
собственных зуба, но двенадцать из них перед протезированием нужно
удалить. Хирург сказал, что больше двух зубов в неделю удалять нельзя.
На том и порешили. Фима каждую неделю возил деда на удаление и пока шла
операция тихонько сидел в углу кабинета на всякий случай. На третью или
четвертую неделю хирург достал зеркало и указал деду на один из зубов.
- Сегодня, Яков Аронович, будем удалять только один зуб, вот этот. –
объяснил он, - это очень трудный зуб.
- Я знаю, это очень трудный зуб. – вдруг оживился дед и рассказал
историю, которую Фима никогда не слышал.
В 1941 году дед был в командировке в Москве. Вдруг жутко разболелись
зубы. Дед пошел к частнику. Частник сказал, что нужно удалить два зуба.
Один он удалит немедленно, а второй (тот самый) - очень трудный и его он
удалит завтра. Вырвал зуб и назначил время на завтра. А утром началась
война. Дед хотел бежать на вокзал, но зуб болел так, что все-таки
сначала поехал к врачу. Нашел закрытую дверь. Другого врача искать не
стал и помчался на вокзал. Чудом сел в минский поезд и уже дома узнал,
что утренний поезд, на который он собирался сесть, разбомбили немцы,
было много погибших. А зуб как-то перестал болеть и долго не напоминал о
себе.
В следующий раз этот зуб заболел в 1948 году, когда дед был в
командировке в Ашхабаде. Жуткая боль началась вечером и буквально
сверлила мозг. Дед решил разыскать дежурную аптеку, вышел из гостиницы и
побрел наугад. Очутился среди глинобитных заборов и понял, что
заблудился. Вдруг земля стала уходить у деда из-под ног – началось
Ашхабадское землетрясение. Большинство постояльцев гостиницы погибло.
Дед отделался несколькими синяками. А зуб снова перестал болеть.
После этого зуб беспокоил всего несколько раз и все по пустяковым
поводам. Как-то раз вдруг разболелся в ресторане, и дед так и не решился
даже попробовать очень аппетитную свиную отбивную, которую позволял себе
нечасто. Другой раз – когда ехал в командировку. В поезде попутчики
предложили записать пульку. Дед из-за боли отказался, а сотрудник
проигрался до трусов. Однажды зуб даже пошутил в свойственном ему
мрачноватом стиле. В начале шестидесятых на заводе, где работал дед,
вдруг исчез начальник отдела снабжения. На собрании ИТР парторг сообщил,
что он арестован по крупному валютному делу. В подробности парторг не
входил. После него выступил один из членов парткома, коммунист старой
закалки. Высказался в смысле, что и к остальным снабженцам присмотреться
не мешает. Якова Ароновича упомянул, сволочь, лично. По пути домой в
памяти у деда всплыли тридцатые годы, когда похожая история вылилась ему
в два года ссылки, да и то по большому везению. Дед распереживался.
Пришел домой, собрал «тюремный» чемодан, допил початую бутылку водки и
уснул, не раздеваясь. Ночью проснулся от дикой зубной боли. Посмотрел на
часы – было около четырех. Вдруг в дверь громко постучали. Дед надел
старый ватник, взял чемодан и пошел на выход. Оказалось приехали дикие
родственники из Новоград-Волынска. Телеграмму они дать не догадались, а
дверной звонок не заметили. Потом по зрелому размышлению дед решил, что
случай с отбивной тоже мог быть шуткой, хотя и с намеком.
История произвела на слушателей сильное впечатление. Задумались,
спросили болел ли зуб перед Чернобылем? Дед не помнил. Он был уже в том
возрасте, когда прошлое ближе настоящего. Хирург вздохнул, сказал, что
все-равно нужно удалять и вырвал. Зуб вышел на удивление легко. Фима
забрал зуб и позже распилил. Не обнаружил ничего особенного – зуб как
зуб. А через полгода дед умер. Присел после завтрака на диван отдохнуть.
Фимина мать пошла на кухню мыть посуду. Когда вернулась минут через
пятнадцать, дед сидел на диване в той же позе со спокойным и
умиротворенным лицом, но уже неживой.
После смерти деда Фима решил уезжать в Америку. Перед отъездом
распродавал все, что имел. Нажитое за многие годы превратилось в
несколько билетов до Нью-Йорка, тощую пачечку долларов и несколько
чемоданов с тряпьем и кастрюлями. Единственное настоящее достояние,
квартира, никак не продавалась. Покупатели испарялись один за другим, а
до отъезда оставались буквально дни. Фима свято верил, что все
оставшееся после отъезда точно пропадет, и занервничал. Вдруг маклер
привел человека. Прекрасно одетый, спокойный и уверенный в себе, он
буквально излучал надежность. Поговорили, нашли общих знакомых - все
достойные люди - и практически тут же ударили по рукам. А ночью Фиме
приснился дед. Лицо деда было искажено гримасой страдания, и он то и
дело тер щеку ладонью, как бы страдая от нестерпимой зубной боли. С утра
Фима стал срочно наводить справки о покупателе. Милый человек оказался
матерым квартирным аферистом. Фима мгновенно дал задний ход, а тут и
покупатель нашелся. С тех пор дед ему ни разу не снился.
Советском Союзе, жил Фима в Минске и работал зубным техником. Жил
относительно неплохо. Конечно, не так хорошо, как сейчас, но там никто
так не жил. Всего в жизни Фима добился сам. Его отец ушел из семьи,
когда мальчик был совсем маленьким. Ютились с мамой в коммуналке. С ними
жил еще и дед. Существовали на мамину бухгалтерскую зарплату и пенсию
деда, который всю жизнь проработал снабженцем, но так ничего и не
скопил. У матери забот хватало, и фактически воспитал Фиму дед. Преданы
были один другому до черезвычайности.
Однажды, когда деду было хорошо за восемьдесят, у него стали сильно
болеть зубы. Фима к тому времени уже жил отдельно, относительно зубов
деда был не в курсе и вообще считал, что в такие годы у всех съемные
протезы. Заглянул деду в рот и очень удивился, обнаружив там множество
крупных желтых зубов. Посадил деда в машину и отвез к себе в
поликлинику. После рентгена и осмотра подбили бабки – двадцать три
собственных зуба, но двенадцать из них перед протезированием нужно
удалить. Хирург сказал, что больше двух зубов в неделю удалять нельзя.
На том и порешили. Фима каждую неделю возил деда на удаление и пока шла
операция тихонько сидел в углу кабинета на всякий случай. На третью или
четвертую неделю хирург достал зеркало и указал деду на один из зубов.
- Сегодня, Яков Аронович, будем удалять только один зуб, вот этот. –
объяснил он, - это очень трудный зуб.
- Я знаю, это очень трудный зуб. – вдруг оживился дед и рассказал
историю, которую Фима никогда не слышал.
В 1941 году дед был в командировке в Москве. Вдруг жутко разболелись
зубы. Дед пошел к частнику. Частник сказал, что нужно удалить два зуба.
Один он удалит немедленно, а второй (тот самый) - очень трудный и его он
удалит завтра. Вырвал зуб и назначил время на завтра. А утром началась
война. Дед хотел бежать на вокзал, но зуб болел так, что все-таки
сначала поехал к врачу. Нашел закрытую дверь. Другого врача искать не
стал и помчался на вокзал. Чудом сел в минский поезд и уже дома узнал,
что утренний поезд, на который он собирался сесть, разбомбили немцы,
было много погибших. А зуб как-то перестал болеть и долго не напоминал о
себе.
В следующий раз этот зуб заболел в 1948 году, когда дед был в
командировке в Ашхабаде. Жуткая боль началась вечером и буквально
сверлила мозг. Дед решил разыскать дежурную аптеку, вышел из гостиницы и
побрел наугад. Очутился среди глинобитных заборов и понял, что
заблудился. Вдруг земля стала уходить у деда из-под ног – началось
Ашхабадское землетрясение. Большинство постояльцев гостиницы погибло.
Дед отделался несколькими синяками. А зуб снова перестал болеть.
После этого зуб беспокоил всего несколько раз и все по пустяковым
поводам. Как-то раз вдруг разболелся в ресторане, и дед так и не решился
даже попробовать очень аппетитную свиную отбивную, которую позволял себе
нечасто. Другой раз – когда ехал в командировку. В поезде попутчики
предложили записать пульку. Дед из-за боли отказался, а сотрудник
проигрался до трусов. Однажды зуб даже пошутил в свойственном ему
мрачноватом стиле. В начале шестидесятых на заводе, где работал дед,
вдруг исчез начальник отдела снабжения. На собрании ИТР парторг сообщил,
что он арестован по крупному валютному делу. В подробности парторг не
входил. После него выступил один из членов парткома, коммунист старой
закалки. Высказался в смысле, что и к остальным снабженцам присмотреться
не мешает. Якова Ароновича упомянул, сволочь, лично. По пути домой в
памяти у деда всплыли тридцатые годы, когда похожая история вылилась ему
в два года ссылки, да и то по большому везению. Дед распереживался.
Пришел домой, собрал «тюремный» чемодан, допил початую бутылку водки и
уснул, не раздеваясь. Ночью проснулся от дикой зубной боли. Посмотрел на
часы – было около четырех. Вдруг в дверь громко постучали. Дед надел
старый ватник, взял чемодан и пошел на выход. Оказалось приехали дикие
родственники из Новоград-Волынска. Телеграмму они дать не догадались, а
дверной звонок не заметили. Потом по зрелому размышлению дед решил, что
случай с отбивной тоже мог быть шуткой, хотя и с намеком.
История произвела на слушателей сильное впечатление. Задумались,
спросили болел ли зуб перед Чернобылем? Дед не помнил. Он был уже в том
возрасте, когда прошлое ближе настоящего. Хирург вздохнул, сказал, что
все-равно нужно удалять и вырвал. Зуб вышел на удивление легко. Фима
забрал зуб и позже распилил. Не обнаружил ничего особенного – зуб как
зуб. А через полгода дед умер. Присел после завтрака на диван отдохнуть.
Фимина мать пошла на кухню мыть посуду. Когда вернулась минут через
пятнадцать, дед сидел на диване в той же позе со спокойным и
умиротворенным лицом, но уже неживой.
После смерти деда Фима решил уезжать в Америку. Перед отъездом
распродавал все, что имел. Нажитое за многие годы превратилось в
несколько билетов до Нью-Йорка, тощую пачечку долларов и несколько
чемоданов с тряпьем и кастрюлями. Единственное настоящее достояние,
квартира, никак не продавалась. Покупатели испарялись один за другим, а
до отъезда оставались буквально дни. Фима свято верил, что все
оставшееся после отъезда точно пропадет, и занервничал. Вдруг маклер
привел человека. Прекрасно одетый, спокойный и уверенный в себе, он
буквально излучал надежность. Поговорили, нашли общих знакомых - все
достойные люди - и практически тут же ударили по рукам. А ночью Фиме
приснился дед. Лицо деда было искажено гримасой страдания, и он то и
дело тер щеку ладонью, как бы страдая от нестерпимой зубной боли. С утра
Фима стал срочно наводить справки о покупателе. Милый человек оказался
матерым квартирным аферистом. Фима мгновенно дал задний ход, а тут и
покупатель нашелся. С тех пор дед ему ни разу не снился.