Прощание с зимой
В связи со всякими рабочими неурядицами, вплоть до частых посещений воротникового и леммингоядного зверька с ценным мехом, захотелось в деревню. До жути просто.
Хотя и был-то там с месяц как. Один раз за зиму. Приехал, зашел к соседу за лопатой (я у него всегда на зиму снегоуборочную лопату оставляю), чаю выпил с баранками, как дела, как жизнь узнал, и работать пошел.
Расковырял придорожный сугроб метра в полтора, тропинку до калитки пробил, калитку расчистил, до крыльца докопался. Переоделся. Взмок как тяжеловоз на скачках потому что. Проезд к воротам прокопал, хотя без машины приехал.
Нашел заныканную пачку сигарет, так-то я курить бросил, но позволяю изредка. Сел на крылечке отдохнуть. Лепота. Солнышко шпинделяет, снег искрится, птички чирикают? Хазар, ага: небо в тучах, среди птичек чирикать дураков нету, и снег еще идет противный. Сижу и думаю.
И нафига я все это чистил, если сегодня же домой собираюсь, а через месяц растает все. А тут шум какой-то на улице. То ли ругаются, то ли дерутся уже. Сигарету затушил, окурок поглубже затырил, все ж знают, что я курить бросил и следят гады. Пошел смотреть.
Соседи колобродят. Сашка с Серегой. Я про них раз десять рассказывал. Серега здоровей медведя гризли будет, а Сашка мелкий как тот самый лемминг. Но шустрый, к суициду никакой тяги не имеет, а наоборот совсем. Жизнелюб офигительный. На сестрах женаты. Родственники, то есть.
Смотрю, Серега у своего двора лопатой машет и орет непонятное. Прислушался. Красиво заворачивает-то: я сам строитель, но такие сложноподчиненные предложения строить ни за что не возьмусь. И так многоэтажно выводит, шельма, что все останкинские башни мира перекрывает. А на кого ругается не видно.
Подошел. Это он на Сашкину голову кричит. Самого-то Сашки нету, а голова из сугроба торчит. В шапке даже, чтоб не простудиться. Мало того, что торчит, так еще и в такт Серегиным выражениям увлеченно отвечает. Постоял, послушал, как они на два голоса развлекаются, словопостоению подучился. На стройке-то вполне сгодиться может. А они знай себе разговаривают и на меня ноль внимания обращают.
- Здорово, - говорю, - мужики, чо шумим, чо воздух словами озонируем до предгрозового состояния и искр? Всех птичек распугали, сволочи. Отдохнуть не даете усталому человеку.
- О! - восклицает голова, пытается ко мне повернуться, только у нее получается, потому что она к туловищу шеей приделана, а туловище в сугробе не проворачивается никак, - здорово, сосед. Хорошо, что приехал. Ты ж офицер у нас, так хоть ты объясни этому валенку, что когда окопы роют, то землю впереди себя выбрасывают.
- Валенку? - прерывает его Серега, - да я тебя, вошь ты моя окопная, гвоздь недозабитый, щаз окончательно вколочу. И лопатой по Сашкиной ушанке прилаживает. Лопата снеговая, конечно, легкая, но в Серегиных лапах ей кого угодно по самую шляпку вбить можно.
Темнеет теперь только ушанка на сугробе. Как чернобурка и смотрится, из которой сделана. Сашка себе из старой жониных шапок треух сварганил, года три как. Сам черно-бурый, а уши песцовые. Смешно, но в деревне ходить самое то. И не холодно, и лопатой шиш пробьешь. Но больно, наверное, потому что чего-то он там под снегом возмущается, слов не разобрать только.
Откопали мы немного голову, снег изо рта она сама языком вытолкнула и дальше возмущается:
- Сосед, ну объясни ты этому дятлу, что я снег на его тропинку не нарочно кидал, а по технологии. Ну как траншеи в армии копают только снег. Я б убрал потом, если бы он меня в сугроб не засунул, изверг рода человеческого, медведь североамериканский, чтоб тебе в стакане пусто было, гаду неумытому.
- Ах я неумытый американский, значит? - спрашивает Серега, а сам лопатой по второму разу замахивается. По новой шапку испытывать на непробиваемость.
Повис я на Сереге, успокоить, чтоб, значит. Вишу, а сам думаю, что худеть мне летом надо было, а не зимой, потому что без пятнадцати лишних килограммов, мотает меня как деревянную соху на тракторе Кировец. Когда ж, думаю, у него соляра-то кончится, или так просто мотор заглохнет хотя бы. Минут пять меня флагом по ветру болтал, потом успокоился. Но матерится, как и не устал вовсе. Лопату в снег воткнул все-таки.
Отцепился я от Сереги, отдышался немного.
- Серега, - спрашиваю, - может погодишь родню дальше вколачивать, а то у него снега под ногами не осталось уже? Земля только. А она твердая.
- Может и погожу, - пыхтит Серега, - только пусть он снег с моей дорожки обратно на свою перекидает, мышь нецензурно вредная. Ишь приспособился: расчистит у себя, меня засыпет, за сугроб спрячется и смотрит, как я вкалываю. Театр устроил, ага. Одного актера, ага.
- Так технология ведь, Сережа, - пищит мышь вредная, Сашка то есть, - по технологии так...
Серега опять за лопату. Я за Серегу.
- Отпусти, - бурчит Сереня, - мешаешь откапывать. - А сам копает уже, вместе с моими девяносто на плечах висящими. - Не буду я его добивать, родня ж какая никакая.
- Родня, ага, - Сашка уже намного от снега откопанный, вылитый бюст на родине героя, - я уже час битый в сугробе торчу и дальше бы торчал, если бы ты не пришел.
Как только ноги показались, Сашка уже сам вылез. Отряхнулся по-собачьи и к дому рванул.
- Стой, гад, - Серега вдогонку, - а снег кто перекидывать будет? Мы ж договорились...
- Так технология ведь, Сереня, технология, - это Сашка с крыльца уже своего, из приоткрытой двери высовываясь, - не могу я без нее снег чистить. Я ж маленький. Норку только могу тебе прокопать, так ты в нее все равно не пролезешь, лось несчастный. Сосед, ты ему расскажи про окопы-то: бруствер там, откосы и прочая фигня. Ты ж умеешь...
И дверь закрыл. На замок причем. Слышно как щелкнуло. И как ржет за дверью тоже слышно. Укатывается просто.
- Эх, - говорю, Серега, - ну его к лешему, пойдем по соточке врежем, за снегоуборку, чтоб меньше падало и дальше кидалось.
- Ты иди, - берется Серега за лопату, - я вот дочищу и приду. Сашку только не зови, а то убью я его нахрен нечаянно.
Ближе к вечеру посидели мы с Серегой. И Сашка подтянулся. Помирились мужики. Да они и не ссорились. Не умеют у нас в деревне ссориться-то, шутят просто и все.
Тянет меня в деревню все-таки. И когда ж это все растает только, не слышали?
Хотя и был-то там с месяц как. Один раз за зиму. Приехал, зашел к соседу за лопатой (я у него всегда на зиму снегоуборочную лопату оставляю), чаю выпил с баранками, как дела, как жизнь узнал, и работать пошел.
Расковырял придорожный сугроб метра в полтора, тропинку до калитки пробил, калитку расчистил, до крыльца докопался. Переоделся. Взмок как тяжеловоз на скачках потому что. Проезд к воротам прокопал, хотя без машины приехал.
Нашел заныканную пачку сигарет, так-то я курить бросил, но позволяю изредка. Сел на крылечке отдохнуть. Лепота. Солнышко шпинделяет, снег искрится, птички чирикают? Хазар, ага: небо в тучах, среди птичек чирикать дураков нету, и снег еще идет противный. Сижу и думаю.
И нафига я все это чистил, если сегодня же домой собираюсь, а через месяц растает все. А тут шум какой-то на улице. То ли ругаются, то ли дерутся уже. Сигарету затушил, окурок поглубже затырил, все ж знают, что я курить бросил и следят гады. Пошел смотреть.
Соседи колобродят. Сашка с Серегой. Я про них раз десять рассказывал. Серега здоровей медведя гризли будет, а Сашка мелкий как тот самый лемминг. Но шустрый, к суициду никакой тяги не имеет, а наоборот совсем. Жизнелюб офигительный. На сестрах женаты. Родственники, то есть.
Смотрю, Серега у своего двора лопатой машет и орет непонятное. Прислушался. Красиво заворачивает-то: я сам строитель, но такие сложноподчиненные предложения строить ни за что не возьмусь. И так многоэтажно выводит, шельма, что все останкинские башни мира перекрывает. А на кого ругается не видно.
Подошел. Это он на Сашкину голову кричит. Самого-то Сашки нету, а голова из сугроба торчит. В шапке даже, чтоб не простудиться. Мало того, что торчит, так еще и в такт Серегиным выражениям увлеченно отвечает. Постоял, послушал, как они на два голоса развлекаются, словопостоению подучился. На стройке-то вполне сгодиться может. А они знай себе разговаривают и на меня ноль внимания обращают.
- Здорово, - говорю, - мужики, чо шумим, чо воздух словами озонируем до предгрозового состояния и искр? Всех птичек распугали, сволочи. Отдохнуть не даете усталому человеку.
- О! - восклицает голова, пытается ко мне повернуться, только у нее получается, потому что она к туловищу шеей приделана, а туловище в сугробе не проворачивается никак, - здорово, сосед. Хорошо, что приехал. Ты ж офицер у нас, так хоть ты объясни этому валенку, что когда окопы роют, то землю впереди себя выбрасывают.
- Валенку? - прерывает его Серега, - да я тебя, вошь ты моя окопная, гвоздь недозабитый, щаз окончательно вколочу. И лопатой по Сашкиной ушанке прилаживает. Лопата снеговая, конечно, легкая, но в Серегиных лапах ей кого угодно по самую шляпку вбить можно.
Темнеет теперь только ушанка на сугробе. Как чернобурка и смотрится, из которой сделана. Сашка себе из старой жониных шапок треух сварганил, года три как. Сам черно-бурый, а уши песцовые. Смешно, но в деревне ходить самое то. И не холодно, и лопатой шиш пробьешь. Но больно, наверное, потому что чего-то он там под снегом возмущается, слов не разобрать только.
Откопали мы немного голову, снег изо рта она сама языком вытолкнула и дальше возмущается:
- Сосед, ну объясни ты этому дятлу, что я снег на его тропинку не нарочно кидал, а по технологии. Ну как траншеи в армии копают только снег. Я б убрал потом, если бы он меня в сугроб не засунул, изверг рода человеческого, медведь североамериканский, чтоб тебе в стакане пусто было, гаду неумытому.
- Ах я неумытый американский, значит? - спрашивает Серега, а сам лопатой по второму разу замахивается. По новой шапку испытывать на непробиваемость.
Повис я на Сереге, успокоить, чтоб, значит. Вишу, а сам думаю, что худеть мне летом надо было, а не зимой, потому что без пятнадцати лишних килограммов, мотает меня как деревянную соху на тракторе Кировец. Когда ж, думаю, у него соляра-то кончится, или так просто мотор заглохнет хотя бы. Минут пять меня флагом по ветру болтал, потом успокоился. Но матерится, как и не устал вовсе. Лопату в снег воткнул все-таки.
Отцепился я от Сереги, отдышался немного.
- Серега, - спрашиваю, - может погодишь родню дальше вколачивать, а то у него снега под ногами не осталось уже? Земля только. А она твердая.
- Может и погожу, - пыхтит Серега, - только пусть он снег с моей дорожки обратно на свою перекидает, мышь нецензурно вредная. Ишь приспособился: расчистит у себя, меня засыпет, за сугроб спрячется и смотрит, как я вкалываю. Театр устроил, ага. Одного актера, ага.
- Так технология ведь, Сережа, - пищит мышь вредная, Сашка то есть, - по технологии так...
Серега опять за лопату. Я за Серегу.
- Отпусти, - бурчит Сереня, - мешаешь откапывать. - А сам копает уже, вместе с моими девяносто на плечах висящими. - Не буду я его добивать, родня ж какая никакая.
- Родня, ага, - Сашка уже намного от снега откопанный, вылитый бюст на родине героя, - я уже час битый в сугробе торчу и дальше бы торчал, если бы ты не пришел.
Как только ноги показались, Сашка уже сам вылез. Отряхнулся по-собачьи и к дому рванул.
- Стой, гад, - Серега вдогонку, - а снег кто перекидывать будет? Мы ж договорились...
- Так технология ведь, Сереня, технология, - это Сашка с крыльца уже своего, из приоткрытой двери высовываясь, - не могу я без нее снег чистить. Я ж маленький. Норку только могу тебе прокопать, так ты в нее все равно не пролезешь, лось несчастный. Сосед, ты ему расскажи про окопы-то: бруствер там, откосы и прочая фигня. Ты ж умеешь...
И дверь закрыл. На замок причем. Слышно как щелкнуло. И как ржет за дверью тоже слышно. Укатывается просто.
- Эх, - говорю, Серега, - ну его к лешему, пойдем по соточке врежем, за снегоуборку, чтоб меньше падало и дальше кидалось.
- Ты иди, - берется Серега за лопату, - я вот дочищу и приду. Сашку только не зови, а то убью я его нахрен нечаянно.
Ближе к вечеру посидели мы с Серегой. И Сашка подтянулся. Помирились мужики. Да они и не ссорились. Не умеют у нас в деревне ссориться-то, шутят просто и все.
Тянет меня в деревню все-таки. И когда ж это все растает только, не слышали?