Третий закон Гоша. Или очередная сказка про лошадь.
Первые три части:
Часть 1. "Лошадь и кошки"
Часть 2. "Лошадь, кошки и корова"
Часть 3. "Суд по-человечески "
- Что за бардак, животные?! – Заорал я, открыв калитку своего дачного участка, - какая сволочь дорожку загадила до неузнаваемости тротуарной плитки?
- Нечего орать, - ответила старшая кошка, оттопыренным хвостом цепляя сумку с сосисками и сушками, - это не мы.
Кошки не разговаривают, скажете? Это вам кажется. Слушать надо уметь. Я, например, за всю жизнь только одного немого кота знал. И тот не молчалив был от рождения, а в котеночном возрасте в унитаз утром провалился, когда все на работу ушли, вылезти не сумел и так и простоял на задних лапах в холодной воде до вечера. Упал-то нормальным котом, говорящим. А достали уже немым. Ну почти немым. Из всех мяу-звуков он только шипящие выговаривал и свистящих еще немного. В остальных случаях молчал, даже когда на хвост ему наступали. Охотников наступания, правда, мало было: «Nemo me impune lacessit», - имел он девизом, а характер имел похлеще шотландского чертополоха. Вот он не говорил. А у меня животные запросто.
Все с лошади началось. Лошадь у меня первой завелась. Хотя конечно не завелась, а пришла просто на день рождения. Мне как раз четвертую подкову подарили на счастье, она и пришла. Закон такой есть: как только у кого четвертая подкова на счастье появляется, к тому сразу лошадь приходит. Я, кстати, этот закон недавно сформулировал и хочу третьим законом Гоша назвать. Гоша – это я, только первых двух законов еще не формулировал, но это дело наживное. Его отложить можно. Не то что грязную дорожку на даче. Дорожку сразу мыть надо.
Так вот, когда лошадь появилась, я ее на дачу отвез. В сарай поселил, косилкой разрешил пользоваться, чтоб сено на газоне косить на зиму. Сарай лошадь теперь конюшней велит называть и обижается, когда путают. Путают в основном кошки. Кошки пришли, когда сено появилось в сара…, в конюшне то есть. Кошки пришли, чтоб на сене спать. Пять кошек от соседей. Лошадь пустила, конечно, она у меня добрая. Надо же кому-то сено от мышей охранять.
А потом уже корова от генерала к ним жить перешла. Надоело ей по уставу жить, а у моих анархия почти. Я, конечно, в этой анархии вроде главный, но на деле это почти не отражается. Они на даче все время живут, а я всю неделю в городе работаю и только в субботу приезжаю с ними чай пить.
Вот и сейчас приехал на свою голову. А тут на дорогу ногу поставить противно.
- Вы мне хвостами не крутите тут, - говорю животным, - кроме вас тут никто не ходит. А если соседка Нина Яковлевна и зайдет, то она такого делать точно не будет потому что хорошая и аккуратная. Она подмести чего-нибудь запросто, а чтоб мусорить – никогда в жизни. Так что признавайтесь «кто» и убирайте немедленно.
- Это не я, так точно, - заявила корова, - век воли не видать, не я, слушаюсь. Мало слишком, зуб даю, равняйсь-смирно.
Откуда у нашей коровы «равняйсь-смирно» - это ясно. Корова все-таки много лет у настоящего генерала жила. А вот откуда она нехорошие словечки подбирает, даже лошади непонятно. Хотя корова у нас и судимая, но оправданная ведь.
- Может и не ты, - согласился я, прищурившись, - хотя к тебе у всех соседей претензии по этому поводу. Вся деревня твоими методами удобрения почвы возмущается, если в эти методы наступает.
- Видала я вашу деревню в гробу в белых тапочках, на леее во, - закусилась корова и запела, - по тундре, по широкой дороге, где мчится поезд Воркута-Лениград, шагом марш!
И ушла, обидевшись за конюшню обедать. Там у нее стожок свой с сеном под навесом.
- На корову ты зря бочку катишь, - влезла младшая кошка, - она бы покрупнее все сделала бы и не мелочилась.
- И ничего не зря, - возразил я, - то есть не зря, а для острастки. Чтоб в дальнейшем дисциплину с чистотой соблюдала. А то распуститься может с вами без генеральского слова.
Я хотел еще добавить пару слов, но тут меня кто-то за штанину потянул около ботинка. Интересно, кто. Кошки все передо мной сидят, корова обижаться пошла, а лошадь на работе пока. Лошадь у нас работящая. Как ей сосед тележку брать разрешил, так она частным извозом начала заниматься и грузо-пассажирские перевозки осуществлять.
Лошади нет, а за штанину кто-то дергает. Я посмотрел, а это котята. Незнакомые и три штуки. Два белых с черным, а один черный с белым. Весь черный, галстук белый и три белых тапка на трех лапах. Одна лапа совсем черная. Ей он меня за брючину и дергает.
- Хорош дергать, - говорю, - штаны стянешь. А если сказать есть чего, так говори. Представься только сначала.
- Сосиску дай, - откуда только такие наглые котята берутся, - у тебя их дофига в пакете, а представляться я не буду, потому что нас еще не назвали никак.
- С чего это я чужих котят своими сосисками кормить должен, - спрашиваю, хотя понимаю уже, что пропали сосиски, уж больно глаза у них симпатичные, - не пояснишь?
- А мы не чужие, мы свои, - влез другой котенок, - родились мы тут летом еще. Давай сосиску и называй как хочешь.
- Твои что ль? - посмотрел я на старшую кошку, - опять?
- Может и мои, - старшая окидывает взглядом все кошачье население, - здесь наверное все мои. Что я всех помнить должна? Перебьешься.
- Точно твои, - сказал я, доставая из сумки, сосиски, докторскую, два пакета кошачьего корма, два французских батона, сушки и килограмм моркови. – точно твои, раз такие нахальные. Сосиски с кормом - кошкам, батоны - корове, морковка – лошади, с сушками чай пить будем вечером. Когда с дорожкой разберемся и кто виноват вычислим.
- Вечных вопрос, - черный котенок сноровисто делил сосиски, - с вечным ответом. «Кто виноват» я имею в виду…
- Не надо антисемитизма, товарищ, - перебил его более светлый котенок, ужасно похожий на сиамского кота, - Агасфер у нас один, а виноватых хоть отбавляй.
- Лучше бы «что делать» думали, а не виноватых искали, - подвел черту третий котенок, доедая сосиску.
Удивленный таким разговором, я посмотрел на старшую кошку.
- Чего уставился? – Хрустнула кошка гранулой сухого корма, - у меня всегда интеллигентные котята получаются. Не зря видать их папаша хвастался, что настоящим библиотечным котом работает, когда обольстить хотел.
Последнюю фразу кошка сказала с явным расчетом, что никто кроме нее ее не услышит. Но у нас на участке слышимость хорошая. Слышимость хорошая, а дорожки грязнее некуда. Загаженные дорожки в прямом смысле этого слова.
- Ну да, - разозлился я, - одна обидчивая, другие все интеллигентные, лошадь на работе, я не в счет потому что приехал только что. А дорожки грязные. Ну не ходит тут никто кроме вас.
- Это ты прав, - облизнулся черный котенок, дожевав вторую сосиску (куда в него столько влезает я не понял еще, но надо будет выяснить), - никто не ходит. Только ходить для этого дела совсем не обязательно. Рыбы вот вообще ходить не умеют. Но надобности естественные очень регулярно отправляют.
- Какие, на фиг, рыбы? – ехидно поинтересовался я, - летучие что ли? До ближайшей речки метров сто пятьдесят, а до ближайшей рыбы в ней вообще километров десять, если в магазин за мороженной не заходить.
- Господи, с кем мне приходится разговаривать, - заломил лапы котенок, - рыбы, речка у него далеко, про магазин вспомнил, алкоголик. Рыбы не ходят, рыбы плавают. А еще кто у нас не ходит, а по-другому передвигаются?
- Щаз кое-кто у меня по-другому передвинется, - возмутился я. Я всегда возмущаюсь когда меня трезвого алкоголиком называют, - пинок получит и полетит к чертовой бабушке. Полетит… Птицы что ли? – разгадал я кошачью загадку.
- Догадливый какой, - облизнулся наглый котенок, - давай еще одну сосиску. Можешь, кстати, голову задрать или просто из-под навеса выйти. Чтоб окончательно дошло.
И действительно. Мы ж под навесом стоим, а по навесу стучит что-то. Будто капли дождя падают, только дождя нету и даже солнышко светит. Только солнышка через навес не видно, потому что он из прозрачного непрозрачно-грязным сделался.
Прикрылся я пустым пакетом на всякий случай, и из-под навеса выглянул. Дерево у нас большое рядом. А на дереве свиристели сидят. Тихо так сидят, молча. Только клювами щелкают и плюются. И не только плюются, но уже клювами не щелкая. Хвост подымут, не плюются и не щелкают. Иногда стайками на рябину с калиной перелетают, ягод набирают и обратно на мое дерево плеваться.
- Сволочи какие, - говорю, а сам обратно под навес спрятался, - может их застрелить всех?
- Застрелить, - соглашается младшая кошка, - и съесть. Потому что если кого убить, то обязательно надо съесть, иначе аморальный поступок получится. Охотится только ради пропитания можно ведь. Ты вот скольких свиристелей съесть можешь?
- Нисколько, - говорю, - у меня аппетит сразу испортился, когда я дорожки грязные увидел тошнит даже так есть не хочется. Но вас-то теперь на три больше ведь. Это уже восемь штук кошек получается. Я стреляю, вы едите. И вообще могли бы сами на дерево залезть, переловить всех и объяснить, что на дорожки гадить плохо.
- Была охота по деревьям лазить на сытый желудок, - икнула младшая кошка, - а я вообще сосиски больше птиц люблю. На них перья не растут, они летать не умеют и бегать. Я подумаю, может и от мышей откажусь в пользу сосисок.
- От мышей откажешься? – обалдел я от кошачьей наглости, - а работать за тебя кто будет?
- Лошадь пусть работает, - заявила кошка, - лошадь она…
Она не договорила. Громко хлопнула калитка и появилась лошадь. То есть она раньше появилась, только мы ее не заметили за пререканиями. Пришлое ей калиткой хлопнуть, чтоб внимание на себя обратить.
- Что за бардак, животные?!, - хлопнула лошадь калиткой, - какая сволочь дорожку загадила до неузнаваемости тротуарной плитки?
- Нечего орать, - сказал я, - мы тут ни при чем, свиристели это. Голову подними, они на дереве сидят и плюются.
- Сами вы свиристели, - отрезала лошадь, - нету никого на дереве. Там листьев даже нету, осень потому что. И совести у вас нету. Час уже выясняете, кто виноват и что делать, вместо того чтоб птиц прогнать, шланг взять, дорожку вымыть. Дел-то на пять минут всего для такого коллектива.
- Так мы и хотели прогнать, - оправдывался я, - сначала застрелить хотели, а потом прогнать. Ну или наоборот.
- Хотели они, - лошадь постепенно успокаивалась, - калиткой посильнее хлопнул и все дела. Ты лучше кошек за шлангом пошли, а сам иди чайник в дом ставить, а то й нас в конюшне электричество отключилось. Потом, кстати, можешь и починить. Сушки-то привез?
- Привез, - сказал я, отправил кошек за шлангом, котят открывать воду, а сам пошел чайник ставить и электричество в сара…, то есть в конюшне чинить. Чай потом пить будем с сушками.
Все-таки хорошо, когда у тебя лошадь есть. И кошки с коровой тоже хорошо. Тем более, что кошек теперь на три котенка больше.
Часть 1. "Лошадь и кошки"
Часть 2. "Лошадь, кошки и корова"
Часть 3. "Суд по-человечески "
- Что за бардак, животные?! – Заорал я, открыв калитку своего дачного участка, - какая сволочь дорожку загадила до неузнаваемости тротуарной плитки?
- Нечего орать, - ответила старшая кошка, оттопыренным хвостом цепляя сумку с сосисками и сушками, - это не мы.
Кошки не разговаривают, скажете? Это вам кажется. Слушать надо уметь. Я, например, за всю жизнь только одного немого кота знал. И тот не молчалив был от рождения, а в котеночном возрасте в унитаз утром провалился, когда все на работу ушли, вылезти не сумел и так и простоял на задних лапах в холодной воде до вечера. Упал-то нормальным котом, говорящим. А достали уже немым. Ну почти немым. Из всех мяу-звуков он только шипящие выговаривал и свистящих еще немного. В остальных случаях молчал, даже когда на хвост ему наступали. Охотников наступания, правда, мало было: «Nemo me impune lacessit», - имел он девизом, а характер имел похлеще шотландского чертополоха. Вот он не говорил. А у меня животные запросто.
Все с лошади началось. Лошадь у меня первой завелась. Хотя конечно не завелась, а пришла просто на день рождения. Мне как раз четвертую подкову подарили на счастье, она и пришла. Закон такой есть: как только у кого четвертая подкова на счастье появляется, к тому сразу лошадь приходит. Я, кстати, этот закон недавно сформулировал и хочу третьим законом Гоша назвать. Гоша – это я, только первых двух законов еще не формулировал, но это дело наживное. Его отложить можно. Не то что грязную дорожку на даче. Дорожку сразу мыть надо.
Так вот, когда лошадь появилась, я ее на дачу отвез. В сарай поселил, косилкой разрешил пользоваться, чтоб сено на газоне косить на зиму. Сарай лошадь теперь конюшней велит называть и обижается, когда путают. Путают в основном кошки. Кошки пришли, когда сено появилось в сара…, в конюшне то есть. Кошки пришли, чтоб на сене спать. Пять кошек от соседей. Лошадь пустила, конечно, она у меня добрая. Надо же кому-то сено от мышей охранять.
А потом уже корова от генерала к ним жить перешла. Надоело ей по уставу жить, а у моих анархия почти. Я, конечно, в этой анархии вроде главный, но на деле это почти не отражается. Они на даче все время живут, а я всю неделю в городе работаю и только в субботу приезжаю с ними чай пить.
Вот и сейчас приехал на свою голову. А тут на дорогу ногу поставить противно.
- Вы мне хвостами не крутите тут, - говорю животным, - кроме вас тут никто не ходит. А если соседка Нина Яковлевна и зайдет, то она такого делать точно не будет потому что хорошая и аккуратная. Она подмести чего-нибудь запросто, а чтоб мусорить – никогда в жизни. Так что признавайтесь «кто» и убирайте немедленно.
- Это не я, так точно, - заявила корова, - век воли не видать, не я, слушаюсь. Мало слишком, зуб даю, равняйсь-смирно.
Откуда у нашей коровы «равняйсь-смирно» - это ясно. Корова все-таки много лет у настоящего генерала жила. А вот откуда она нехорошие словечки подбирает, даже лошади непонятно. Хотя корова у нас и судимая, но оправданная ведь.
- Может и не ты, - согласился я, прищурившись, - хотя к тебе у всех соседей претензии по этому поводу. Вся деревня твоими методами удобрения почвы возмущается, если в эти методы наступает.
- Видала я вашу деревню в гробу в белых тапочках, на леее во, - закусилась корова и запела, - по тундре, по широкой дороге, где мчится поезд Воркута-Лениград, шагом марш!
И ушла, обидевшись за конюшню обедать. Там у нее стожок свой с сеном под навесом.
- На корову ты зря бочку катишь, - влезла младшая кошка, - она бы покрупнее все сделала бы и не мелочилась.
- И ничего не зря, - возразил я, - то есть не зря, а для острастки. Чтоб в дальнейшем дисциплину с чистотой соблюдала. А то распуститься может с вами без генеральского слова.
Я хотел еще добавить пару слов, но тут меня кто-то за штанину потянул около ботинка. Интересно, кто. Кошки все передо мной сидят, корова обижаться пошла, а лошадь на работе пока. Лошадь у нас работящая. Как ей сосед тележку брать разрешил, так она частным извозом начала заниматься и грузо-пассажирские перевозки осуществлять.
Лошади нет, а за штанину кто-то дергает. Я посмотрел, а это котята. Незнакомые и три штуки. Два белых с черным, а один черный с белым. Весь черный, галстук белый и три белых тапка на трех лапах. Одна лапа совсем черная. Ей он меня за брючину и дергает.
- Хорош дергать, - говорю, - штаны стянешь. А если сказать есть чего, так говори. Представься только сначала.
- Сосиску дай, - откуда только такие наглые котята берутся, - у тебя их дофига в пакете, а представляться я не буду, потому что нас еще не назвали никак.
- С чего это я чужих котят своими сосисками кормить должен, - спрашиваю, хотя понимаю уже, что пропали сосиски, уж больно глаза у них симпатичные, - не пояснишь?
- А мы не чужие, мы свои, - влез другой котенок, - родились мы тут летом еще. Давай сосиску и называй как хочешь.
- Твои что ль? - посмотрел я на старшую кошку, - опять?
- Может и мои, - старшая окидывает взглядом все кошачье население, - здесь наверное все мои. Что я всех помнить должна? Перебьешься.
- Точно твои, - сказал я, доставая из сумки, сосиски, докторскую, два пакета кошачьего корма, два французских батона, сушки и килограмм моркови. – точно твои, раз такие нахальные. Сосиски с кормом - кошкам, батоны - корове, морковка – лошади, с сушками чай пить будем вечером. Когда с дорожкой разберемся и кто виноват вычислим.
- Вечных вопрос, - черный котенок сноровисто делил сосиски, - с вечным ответом. «Кто виноват» я имею в виду…
- Не надо антисемитизма, товарищ, - перебил его более светлый котенок, ужасно похожий на сиамского кота, - Агасфер у нас один, а виноватых хоть отбавляй.
- Лучше бы «что делать» думали, а не виноватых искали, - подвел черту третий котенок, доедая сосиску.
Удивленный таким разговором, я посмотрел на старшую кошку.
- Чего уставился? – Хрустнула кошка гранулой сухого корма, - у меня всегда интеллигентные котята получаются. Не зря видать их папаша хвастался, что настоящим библиотечным котом работает, когда обольстить хотел.
Последнюю фразу кошка сказала с явным расчетом, что никто кроме нее ее не услышит. Но у нас на участке слышимость хорошая. Слышимость хорошая, а дорожки грязнее некуда. Загаженные дорожки в прямом смысле этого слова.
- Ну да, - разозлился я, - одна обидчивая, другие все интеллигентные, лошадь на работе, я не в счет потому что приехал только что. А дорожки грязные. Ну не ходит тут никто кроме вас.
- Это ты прав, - облизнулся черный котенок, дожевав вторую сосиску (куда в него столько влезает я не понял еще, но надо будет выяснить), - никто не ходит. Только ходить для этого дела совсем не обязательно. Рыбы вот вообще ходить не умеют. Но надобности естественные очень регулярно отправляют.
- Какие, на фиг, рыбы? – ехидно поинтересовался я, - летучие что ли? До ближайшей речки метров сто пятьдесят, а до ближайшей рыбы в ней вообще километров десять, если в магазин за мороженной не заходить.
- Господи, с кем мне приходится разговаривать, - заломил лапы котенок, - рыбы, речка у него далеко, про магазин вспомнил, алкоголик. Рыбы не ходят, рыбы плавают. А еще кто у нас не ходит, а по-другому передвигаются?
- Щаз кое-кто у меня по-другому передвинется, - возмутился я. Я всегда возмущаюсь когда меня трезвого алкоголиком называют, - пинок получит и полетит к чертовой бабушке. Полетит… Птицы что ли? – разгадал я кошачью загадку.
- Догадливый какой, - облизнулся наглый котенок, - давай еще одну сосиску. Можешь, кстати, голову задрать или просто из-под навеса выйти. Чтоб окончательно дошло.
И действительно. Мы ж под навесом стоим, а по навесу стучит что-то. Будто капли дождя падают, только дождя нету и даже солнышко светит. Только солнышка через навес не видно, потому что он из прозрачного непрозрачно-грязным сделался.
Прикрылся я пустым пакетом на всякий случай, и из-под навеса выглянул. Дерево у нас большое рядом. А на дереве свиристели сидят. Тихо так сидят, молча. Только клювами щелкают и плюются. И не только плюются, но уже клювами не щелкая. Хвост подымут, не плюются и не щелкают. Иногда стайками на рябину с калиной перелетают, ягод набирают и обратно на мое дерево плеваться.
- Сволочи какие, - говорю, а сам обратно под навес спрятался, - может их застрелить всех?
- Застрелить, - соглашается младшая кошка, - и съесть. Потому что если кого убить, то обязательно надо съесть, иначе аморальный поступок получится. Охотится только ради пропитания можно ведь. Ты вот скольких свиристелей съесть можешь?
- Нисколько, - говорю, - у меня аппетит сразу испортился, когда я дорожки грязные увидел тошнит даже так есть не хочется. Но вас-то теперь на три больше ведь. Это уже восемь штук кошек получается. Я стреляю, вы едите. И вообще могли бы сами на дерево залезть, переловить всех и объяснить, что на дорожки гадить плохо.
- Была охота по деревьям лазить на сытый желудок, - икнула младшая кошка, - а я вообще сосиски больше птиц люблю. На них перья не растут, они летать не умеют и бегать. Я подумаю, может и от мышей откажусь в пользу сосисок.
- От мышей откажешься? – обалдел я от кошачьей наглости, - а работать за тебя кто будет?
- Лошадь пусть работает, - заявила кошка, - лошадь она…
Она не договорила. Громко хлопнула калитка и появилась лошадь. То есть она раньше появилась, только мы ее не заметили за пререканиями. Пришлое ей калиткой хлопнуть, чтоб внимание на себя обратить.
- Что за бардак, животные?!, - хлопнула лошадь калиткой, - какая сволочь дорожку загадила до неузнаваемости тротуарной плитки?
- Нечего орать, - сказал я, - мы тут ни при чем, свиристели это. Голову подними, они на дереве сидят и плюются.
- Сами вы свиристели, - отрезала лошадь, - нету никого на дереве. Там листьев даже нету, осень потому что. И совести у вас нету. Час уже выясняете, кто виноват и что делать, вместо того чтоб птиц прогнать, шланг взять, дорожку вымыть. Дел-то на пять минут всего для такого коллектива.
- Так мы и хотели прогнать, - оправдывался я, - сначала застрелить хотели, а потом прогнать. Ну или наоборот.
- Хотели они, - лошадь постепенно успокаивалась, - калиткой посильнее хлопнул и все дела. Ты лучше кошек за шлангом пошли, а сам иди чайник в дом ставить, а то й нас в конюшне электричество отключилось. Потом, кстати, можешь и починить. Сушки-то привез?
- Привез, - сказал я, отправил кошек за шлангом, котят открывать воду, а сам пошел чайник ставить и электричество в сара…, то есть в конюшне чинить. Чай потом пить будем с сушками.
Все-таки хорошо, когда у тебя лошадь есть. И кошки с коровой тоже хорошо. Тем более, что кошек теперь на три котенка больше.