Электричка
Конечно, эта история могла произойти в любой другой электричке. Даже в Монинской могла. Но произошла именно в александровской и это уже говорит о многом.
Электричка взяла курс на Александров. В последнем тамбуре третьего с головы вагона, лицом в Александров, спиной в Москву подпирал стенку обычного вида человек обычной наружности. Он ничем не выделялся бы из прочего стоящего в тамбуре пассажиропотока кабы не его разговорчивость. И не просто разговорчивость, а настырная разговорчивость обычного, но недовольного жизнью человека.- Я, между прочим, рабочий человек! А эта падла! – правой рукой мужчина сжимал чуть кривоватую ручку раздвижной двери, а левой размахивал и тискал без того мятую пачку «Дымка».
Падл в рассказе не совсем бритого мужчины было две. Бригадир и прораб. То есть их на самом деле было больше, гораздо больше. Но эти двое заслуживали. То есть наоборот не заслуживали никакого снисхождения. Потому что. Потому что мешали жить простому рабочему человеку. Ему и не отойти никуда, ему ничего не позволено, а им? Что они себе позволяют в конце концов?
Стоящие в тамбуре люди еще до Лосинки знали бригадира, как человека полностью нехорошего, а прораба – как еще и отвратительного. Все настолько привыкли к недовольному мужику, что не обращали на него никакого внимания. Кого интересует чужое недовольство чужим бригадиром? Даже спутник недовольного, наверняка лично знавший и прораба и бригадира, прилагал явные усилия заснуть стоя. И только четырехлетняя девочка, сидящая на руках у молодой и симпатичной мамы, интересовалась, кто такая, эта падла - прораб.
Так могло продолжаться до самого Александрова если бы недовольный не закурил. Не прерывая монолога он вытащил из мятой пачки кривую сигарету, прикурил, привычным движением спрятав горелую спичку в коробок.
По тамбуру пополз вонючий дым овальной сигареты.
- Слышь там, кусок идиота, а ну не курить! - коренастый мужик повел спортивными плечами, - дети тут.
- А я не в затяг! - попытался было наглеть недовольный, но оценив взглядом, пробирающегося к нему спортсмена, тут же пошел на попятную, - ну раз дети...
И стал запихивать окурок в щель между дверью и стеной.
- Платформа Перловская, - проскрипел поездной динамик, двери открылись и кое-какой народ даже направился к выходу.
- Ой, бля! - сказал недовольный.
- Пошли, нах! - его спутник шагнул на платформу.
- Не могу, бля! - взвизгнул недовольный, - мне руку прищемило! Помогите!
Силуминовая ручка раздвижной двери крепко прижала правую руку разговорчивого к стене тамбура. Первым среагировал спортсмен, тоже собиравшийся выходить. Бросив сумку на пол он взялся за ручку и потянул. Дверь не поддалась. Двери в электричке - это вам не двери в метро.
- От, бля, сволочи, - возмущался прищемленный, - понаделают поездов, рабочему человеку проехать нельзя.
Несмотря на некоторую нелогичность посыла, народ в тамбуре сочувственно закивал, недовольного было жалко.
- Ему наверное руку сломало, - обрадовала всех сердобольная тетенька, - надо стоп-кран дернуть и врача вызвать.
- Дерни, дерни, - фальшиво поддержал тетку интеллигент в шляпе и с портфелем, - пусть постоит, прочувствует.
- Ой, больно, - причитал недовольный, - не надо стоп-кран дергать.
- Не получается, - спортсмен отпустил дверь и вытер капли пота со лба, - не трогайте стоп-кран, сейчас двери закроются, не вечно же мы в Перловке стоять будем.
В подтверждении его слов двери закрылись и поезд тронулся.
- Не сломало, вот паразиты, - недовольный демонстративно покрутил в воздухе освободившейся рукой, разминая помятые пальцы, - остановку свою из-за них проехал, уродов.
- Ничего, - успокоил его спортсмен, - я тоже из-за одного урода проехал, пешком дойдем, тут недалеко совсем.
- Пешком?! - возмущению недовольного не было предела, - да я, да я им...
Не найдя подходящих кар небесных и слов для наказания виновных в прищемлении его руки, он быстро достал сигарету и закурил.
- Сказал же, не кури! - надвинулся на него спортивный мужик, - тут женщины и дети.
- Машинально я, - развел руками недовольный, и снова стал запихивать сигарету в щель между раздвижной дверью и стеной.
- Платформа Тайнинская! - бодро объявил механический голос и двери открылись.
- Ой, бля! - пропищал несчастный курильщик, - падлы!
- Да ты издеваешься, мужик? - поинтересовался спортсмен и шагнул на платформу. Там он повернулся к дверям и, глядя на кончившего гримасы недовольного добавил, - ты теперь до Мытищ езжай, там до твоей Перловки автобусы ходят, - на электричках я б на твоем месте больше не пробовал. Или курить бросай, вредно это.
Двери закрылись, электричка набрала ход и умчалась в сторону Александрова. Ничто не может остановить александровские электрички: ни время, ни технический прогресс. Ничего.
Электричка взяла курс на Александров. В последнем тамбуре третьего с головы вагона, лицом в Александров, спиной в Москву подпирал стенку обычного вида человек обычной наружности. Он ничем не выделялся бы из прочего стоящего в тамбуре пассажиропотока кабы не его разговорчивость. И не просто разговорчивость, а настырная разговорчивость обычного, но недовольного жизнью человека.- Я, между прочим, рабочий человек! А эта падла! – правой рукой мужчина сжимал чуть кривоватую ручку раздвижной двери, а левой размахивал и тискал без того мятую пачку «Дымка».
Падл в рассказе не совсем бритого мужчины было две. Бригадир и прораб. То есть их на самом деле было больше, гораздо больше. Но эти двое заслуживали. То есть наоборот не заслуживали никакого снисхождения. Потому что. Потому что мешали жить простому рабочему человеку. Ему и не отойти никуда, ему ничего не позволено, а им? Что они себе позволяют в конце концов?
Стоящие в тамбуре люди еще до Лосинки знали бригадира, как человека полностью нехорошего, а прораба – как еще и отвратительного. Все настолько привыкли к недовольному мужику, что не обращали на него никакого внимания. Кого интересует чужое недовольство чужим бригадиром? Даже спутник недовольного, наверняка лично знавший и прораба и бригадира, прилагал явные усилия заснуть стоя. И только четырехлетняя девочка, сидящая на руках у молодой и симпатичной мамы, интересовалась, кто такая, эта падла - прораб.
Так могло продолжаться до самого Александрова если бы недовольный не закурил. Не прерывая монолога он вытащил из мятой пачки кривую сигарету, прикурил, привычным движением спрятав горелую спичку в коробок.
По тамбуру пополз вонючий дым овальной сигареты.
- Слышь там, кусок идиота, а ну не курить! - коренастый мужик повел спортивными плечами, - дети тут.
- А я не в затяг! - попытался было наглеть недовольный, но оценив взглядом, пробирающегося к нему спортсмена, тут же пошел на попятную, - ну раз дети...
И стал запихивать окурок в щель между дверью и стеной.
- Платформа Перловская, - проскрипел поездной динамик, двери открылись и кое-какой народ даже направился к выходу.
- Ой, бля! - сказал недовольный.
- Пошли, нах! - его спутник шагнул на платформу.
- Не могу, бля! - взвизгнул недовольный, - мне руку прищемило! Помогите!
Силуминовая ручка раздвижной двери крепко прижала правую руку разговорчивого к стене тамбура. Первым среагировал спортсмен, тоже собиравшийся выходить. Бросив сумку на пол он взялся за ручку и потянул. Дверь не поддалась. Двери в электричке - это вам не двери в метро.
- От, бля, сволочи, - возмущался прищемленный, - понаделают поездов, рабочему человеку проехать нельзя.
Несмотря на некоторую нелогичность посыла, народ в тамбуре сочувственно закивал, недовольного было жалко.
- Ему наверное руку сломало, - обрадовала всех сердобольная тетенька, - надо стоп-кран дернуть и врача вызвать.
- Дерни, дерни, - фальшиво поддержал тетку интеллигент в шляпе и с портфелем, - пусть постоит, прочувствует.
- Ой, больно, - причитал недовольный, - не надо стоп-кран дергать.
- Не получается, - спортсмен отпустил дверь и вытер капли пота со лба, - не трогайте стоп-кран, сейчас двери закроются, не вечно же мы в Перловке стоять будем.
В подтверждении его слов двери закрылись и поезд тронулся.
- Не сломало, вот паразиты, - недовольный демонстративно покрутил в воздухе освободившейся рукой, разминая помятые пальцы, - остановку свою из-за них проехал, уродов.
- Ничего, - успокоил его спортсмен, - я тоже из-за одного урода проехал, пешком дойдем, тут недалеко совсем.
- Пешком?! - возмущению недовольного не было предела, - да я, да я им...
Не найдя подходящих кар небесных и слов для наказания виновных в прищемлении его руки, он быстро достал сигарету и закурил.
- Сказал же, не кури! - надвинулся на него спортивный мужик, - тут женщины и дети.
- Машинально я, - развел руками недовольный, и снова стал запихивать сигарету в щель между раздвижной дверью и стеной.
- Платформа Тайнинская! - бодро объявил механический голос и двери открылись.
- Ой, бля! - пропищал несчастный курильщик, - падлы!
- Да ты издеваешься, мужик? - поинтересовался спортсмен и шагнул на платформу. Там он повернулся к дверям и, глядя на кончившего гримасы недовольного добавил, - ты теперь до Мытищ езжай, там до твоей Перловки автобусы ходят, - на электричках я б на твоем месте больше не пробовал. Или курить бросай, вредно это.
Двери закрылись, электричка набрала ход и умчалась в сторону Александрова. Ничто не может остановить александровские электрички: ни время, ни технический прогресс. Ничего.