Байки
Геронтофилам посвящается...
Как-то лечу из Москвы во Франкфурт, Люфтганзой. Через проход от меня -
совсем древняя старушка, явно под стольник, так как сидящий рядом с ней,
как выяснилось позже, родной зять-новозеландец тоже уже явно перешагнул
рубеж средней продолжительности жизни. А бабулька - из наших, расейских,
решила видать напоследок к дочке в Велингтон слетать. Летит, значит, а к
груди прижимает мешочек такой мутно-полиэтиленовый (какие раньше за 7
коп. были), а в нем - серпастый-молоткастый и несколько зеленых купюр. И
вот, захотела эта кивина теща пи-пи. И все бы хорошо, да не встать никак
- суставы болят, бабушка аж плачет. Ей бы мешочек-то зятьку доверить, а
самой отдаться в руки услужливой стюардессе, уже принесшей костыли, и
встать с кресла... Ан нет - не выпускает ни за что заветную паспортину
из рук, не верит капиталистическому родственничку. А стюардесса (что
редкость для Люфтганзы - весьма симпатичная, там обычно либо геи, либо
страшненькие наглые тетки) - сама растерялась - и помочь хочется, и
сломать старушку боязно. Тут я, оценив вполне подъемный вес бабушки
встаю, подхожу к ней и говорю, мол, спокойно, маманя, я - врач, сейчас
все сделаю. Беру ее на руки и как невесту несу через весь салон в туалет
(а она все держится за свой пакетик). Поставив ее в кабинку и
зафиксировав за поручни, говорю, чтобы постучала, когда закончит свои
дела. Сам стою на посту, приготовившись к долгому дежурству. И вот -
стук. Открываю дверь, а она еще сидит на унитазе и тянется ко мне, мол,
неси назад. Ну, я закожу внутрь, поднимаю ее за подмышки, разворачиваю к
лесу передом, ко мне голым задом, и наклоняюсь, чтобы натянуть на нее
панталоны. И в этот самый момент в кабинку вламывается пассажир. Кто
летал на Боингах - знает, что двери в туалет открываются книжкой
вовнутрь. Вот эта книжка-то и прижимает меня на уровне таза к голой
столетней попе. Мужик, видя это, просит энтшульдигунг за прерванный акт
и спешит в салон. На придание бабке товарного вида у меня уходит еще
пару минут. Видимо, этого было достаточно, чтобы слух о том, что творится
в сортире, облетел весь салон (немцы - прирожденные сплетники). Я нес
бабулю назад сквозь шквал аплодисментов, а ее к тому же еще прорвало на
слова благодарности, мол как зовут-то тебя, касатик, я про тебя в газету
напишу. Я нес ее и старался повернуть ее мешком ко всем зрителям, чтобы
хоть видели, что я за это с нее денег не взял, вся валюта в мешке
осталась. А когда донес и посадил в кресло, мне ничего другого не
оставалось, как громко спросить "Кто следующий?"...
Как-то лечу из Москвы во Франкфурт, Люфтганзой. Через проход от меня -
совсем древняя старушка, явно под стольник, так как сидящий рядом с ней,
как выяснилось позже, родной зять-новозеландец тоже уже явно перешагнул
рубеж средней продолжительности жизни. А бабулька - из наших, расейских,
решила видать напоследок к дочке в Велингтон слетать. Летит, значит, а к
груди прижимает мешочек такой мутно-полиэтиленовый (какие раньше за 7
коп. были), а в нем - серпастый-молоткастый и несколько зеленых купюр. И
вот, захотела эта кивина теща пи-пи. И все бы хорошо, да не встать никак
- суставы болят, бабушка аж плачет. Ей бы мешочек-то зятьку доверить, а
самой отдаться в руки услужливой стюардессе, уже принесшей костыли, и
встать с кресла... Ан нет - не выпускает ни за что заветную паспортину
из рук, не верит капиталистическому родственничку. А стюардесса (что
редкость для Люфтганзы - весьма симпатичная, там обычно либо геи, либо
страшненькие наглые тетки) - сама растерялась - и помочь хочется, и
сломать старушку боязно. Тут я, оценив вполне подъемный вес бабушки
встаю, подхожу к ней и говорю, мол, спокойно, маманя, я - врач, сейчас
все сделаю. Беру ее на руки и как невесту несу через весь салон в туалет
(а она все держится за свой пакетик). Поставив ее в кабинку и
зафиксировав за поручни, говорю, чтобы постучала, когда закончит свои
дела. Сам стою на посту, приготовившись к долгому дежурству. И вот -
стук. Открываю дверь, а она еще сидит на унитазе и тянется ко мне, мол,
неси назад. Ну, я закожу внутрь, поднимаю ее за подмышки, разворачиваю к
лесу передом, ко мне голым задом, и наклоняюсь, чтобы натянуть на нее
панталоны. И в этот самый момент в кабинку вламывается пассажир. Кто
летал на Боингах - знает, что двери в туалет открываются книжкой
вовнутрь. Вот эта книжка-то и прижимает меня на уровне таза к голой
столетней попе. Мужик, видя это, просит энтшульдигунг за прерванный акт
и спешит в салон. На придание бабке товарного вида у меня уходит еще
пару минут. Видимо, этого было достаточно, чтобы слух о том, что творится
в сортире, облетел весь салон (немцы - прирожденные сплетники). Я нес
бабулю назад сквозь шквал аплодисментов, а ее к тому же еще прорвало на
слова благодарности, мол как зовут-то тебя, касатик, я про тебя в газету
напишу. Я нес ее и старался повернуть ее мешком ко всем зрителям, чтобы
хоть видели, что я за это с нее денег не взял, вся валюта в мешке
осталась. А когда донес и посадил в кресло, мне ничего другого не
оставалось, как громко спросить "Кто следующий?"...