Шедевр
Это сейчас бывший приемщик стеклотары Вова Хомяк известен в нашем городе как собиратель картин. Это сейчас он, проводя гостей по своему огромному дому, обставленному с какой-то вавилонской роскошью, небрежно роняет сквозь оттопыренную губу, указывая на стены:
— Филонов… Шемякин… Целков…
— А это что? — интересуются гости, останавливаясь у очередной картины.
— А это Ге, — еще более небрежно роняет Вова.
— Почему ге? — удивляются гости. — А что, хорошую картину ты уже не мог себе прикупить?
— Да нет, — отвечает Вова, — Ге — это фамилия художника. А картина как раз хорошая. Вот темные вы люди…
Нет, сейчас Вова в этом вопросе, как говорят его друзья: «Какой-то переодетый профессор». Но еще лет десять назад, в те великие времена, когда все мало-мальски соображающие люди в Одессе делали себе огромные состояния за каких-то двадцать минут, а Вова как самый малосоображающий, сделал его себе за двадцать пять, он, то есть, Вова, был далек от этого искусства, как от Луны.
— Ну, Пусик! — уговаривала Вову его жена Ляля. — Помнишь, мы еще с тобой кино смотрели из жизни миллионера Онассиса? У него там в квартире картинки всякие, статуэтки… Красиво! А у нас из живописи один перекидной календарь. Можно подумать, что мы с тобой бедней какого-то там Онассиса!
— Перестань! — отмахивался Вова. — Картинки-шмартинки… Это все Чайковский.
— Как ты говоришь? — переспрашивала Ляля.
— Ну, это дедушка мой так говорил, — объяснял Вова. — Все, что человек не может съесть, надеть на себя или трахнуть — это Чайковский. То есть для жизни вещь абсолютно ненужная…
Впрочем, в том, что искусство — для жизни вещь очень даже не бесполезная, а никакой не Чайковский, Вове пришлось убедиться довольно скоро.
…Ранним воскресным утром грянул этот звонок. Ляля отправилась было открывать бронированную входную дверь, но та почему-то раскрылась сама, и перед четой Хомяков предстал неотразимо элегантный мужчина, похожий на молодого Мефистофеля, с огромным кожаным кейсом в руках.
— Алекс Пургалин! — представился он. — Бывший ваш соотечественник, а ныне гражданин США. Президент транснациональной суперкорпорации «Брайтонский Лувр». Дешевая распродажа бесценных шедевров. В этом городе всего на несколько минут, и вот, так сказать, не мог не посетить представителей зарождающейся элиты… Мои рекомендательные письма… Совместные фотографии с Клинтоном, папой римским, а также мэром города Бугульмы…
— Ой, Вовчик! — ахнула Ляля. — Так это же как раз то, что нам нужно!
— Даже не сомневайтесь! — подтвердил гость. — Я работаю со всеми самыми богатыми представителями прогрессивного человечества, и еще не было случая, чтобы какой-нибудь клиент ушел от меня безнаказанным. То есть без произведения живописи или скульптуры!
— А нам что вы можете предложить? — недоверчиво поинтересовался Вова.
— Все что угодно! Взгляните на эти холсты. — И Мефистофель достал из своего кейса несколько листов плотной бумаги. — Ван Гог, Гоген, Шагал… Три лучших художника Брайтона день и ночь, не выходя из своего подвала, рисуют для меня эти бессмертные копии, которые я, заметьте, ставлю значительно выше оригиналов. Во всяком случае, по цене! Вот — Сальвадор Дали. Очень рекомендую. Блестящая вещь!
— Где Сальвадор? — удивился Вова, рассматривая картину. — Тут паровоз какой-то из печки выезжает… это я вижу… А Сальвадор тут где?
— Так говорят же тебе — в дали! — неловко пошутила Ляля, всем своим видом показывая, как ей неудобно за своего необразованного мужа. — Просто, наверное, нужно присмотреться…
— Нет, — твердо сказал Вова. — Это мы не берем. Я этот абстракционизм вообще ненавижу.
— Совершенно с вами согласен, — бодро закивал головой гость. — Я его сам терпеть не могу. Бездарнейшая картина!.. Даже не понимаю, зачем я ее вам принес… — И на глазах изумленных Хомяков быстро разорвал Сальвадора Дали на мелкие кусочки. — Но взгляните на это совершенно бесценное полотно! — продолжал он, доставая следующий лист бумаги. — «Мишки в сосновом бору»! Здесь, я думаю, для вас уже будет почти все понятно!..
— Тем более не берем! — отмахнулся Вова. — Я эту лагерную тематику в квартире не потерплю. «Мишки на севере», «Мишки на лесоповале»… Насмотрелся уже в свое время… И боюсь, еще насмотрюсь…
— Но, Вовочка, — сильно расстроилась Ляля, — надо же что-то приобрести. Больше такого шанса нам может и не представиться…
— Да что я, не понимаю! — взорвался Хомяк. — Раз уж у всего мира крыша поехала от этого чертова искусства, надо как-то соответствовать… Но тогда уж хотелось бы чего-нибудь, я не знаю… Ну, типа, не копию там, а оригинал… Желательно антиквариат… Ну, чтобы деньги вложить!
— Есть, — твердо ответил гость, гипнотически глядя на Хомяка. — Исключительно только для вас. Именно оригинал. Антиквариат. И именно для того, чтобы вкладывать деньги.
И с этими словами он достал из своего кейса выполненную в натуральную величину, ярко раскрашенную, хоть и потемневшую от времени, керамическую фигуру, в которой Хомяки, родись они лет на пятнадцать раньше, сразу смогли бы узнать популярную в те времена среди посетителей одесского Привоза кошку-копилку.
— Ништяк! — ахнула Ляля. — Боже, какая прелесть!
— В каталоге Эрмитажа этот шедевр числится под названием «Бенгальский лев», — заметил президент транснациональной корпорации.
— А это точно антиквариат? — спросил Вова. — В смысле — вещь давно сделана?
— В шестнадцатом веке.
— А сейчас какой? — заинтересовалась Ляля.
— Сейчас двадцатый. Да тут и так видно, что вещь старинная. Вот ухо отбито. Я думаю, это работа Леонардо да Винчи.
— Хулиган, — не одобрил Хомяк.
— Кто?
— Этот самый Давинча — взял, ухо отбил!..
— Нет, вы не поняли. Да Винчи — это автор шедевра. А ухо… Вы ведь бывали в Италии?
— Еще сколько раз!
— Обратили внимание: Венера Милосская — с отбитыми руками, Аполлон — с отбитым носом?.. И ничего. Они от этого, наоборот, в сто раз дороже становятся…
— Ну, по музеям нам там ходить некогда, — ответил Вова. — Но в прошлую субботу мы в этой Италии так погудели с братвой в одном ресторане, что к утру от него камня на камне… Ну, в общем, как вы говорите, так ему теперь вообще цены нету.
— Понятно, — кивнул гость. — Так что, «Льва» будете приобретать?
— Хочу! — опять ахнула Ляля. — Ой как хочу!
— Подожди! — одернул ее Хомяк. — А какая цена?
— Вам как ценителю, собственно «Лев» обойдется в одну тысячу долларов.
— Покупаем! — твердо сказала Ляля.
— Да подожди ты! — опять остановил ее Вова. — «Лев», «Лев»… Что я, не вижу, что ли, что это кошка?.. Хотя, может, ее и слепил этот самый… Довинченный…
— А я хочу!.. Ну посмотри, дорогой, — она же, как живая!
— Но все-таки не живая…
— Пожалуйста, — вмешался в разговор американский гость. — Я могу и живую!.. Хотя, конечно… Живая, шестнадцатый век… Это вам будет стоить дороже…
— Да я и эту, дохлую, за тысячу долларов не куплю! — разозлился Хомяк. — Да никогда в жизни!
— Правильно, — подтвердил мистер Пургалин. — Потому что вы же прекрасно понимаете, что на самом деле она стоит намного дороже! Если вы обратили внимание, я сказал, что тысячу долларов стоит собственно «Лев». Но это еще не все.
— А что же еще? — насторожились Вова и Ляля.
— Видите это отверстие на голове у животного? — таинственно заговорил хозяин «Брайтонского Лувра», и глаза его блеснули, как бриллиантовые запонки. — Эту художественно выполненную прорезь? Великий Леонардо сделал ее специально для монет. Таким образом скульптор как бы подтвердил вашу блестящую мысль о том, что большие деньги следует вкладывать только в бессмертные произведения искусства. И люди вкладывали! Богатые вельможи, особы королевских кровей, которым в разное время принадлежала эта скульптура, бросали сюда золотые луидоры, потом эти… сестерции тоже бросали, и главное — пиастры! Пиастры! — закричал он вдруг каким-то попугаячьим голосом. — Слышите, сколько их там накопилось? — И Мефистофель потряс копилку под ухом у Хомяка.
— Сколько? — спросил Хомяк, и глаза его блеснули не хуже, чем у Мефистофеля.
— А вы как думаете — за четыреста лет? Так что в целом это произведение искусства вообще не имеет цены. Я купил его в Англии, можно сказать, по случаю, из-под полы у наследника королевского престола. За двадцать тысяч долларов. Но вам, как истинному ценителю, продам за девятнадцать.
— Бери, Пусик! Бери! — подскочила Ляля. — За девятнадцать тысяч — это классное предложение!
— Да подожди ты, в натуре! — напрягся Хомяк. — А если там не эти самые… луидоры, а какие-нибудь жетоны на метро?
— Исключено! — торжествующе вскричал заграничный гость. — Я выяснял: в Италии в шестнадцатом веке метро еще не было. Так что я думаю — тут просто несметные сокровища!
— Но как же это проверить?! — чуть ли не плакали Хомяки.
— А вот это как раз невозможно, — развел руками блистательный обольститель. — Не разбивать же бессмертное произведение. Это ужаснейший вандализм! Хотя, если вы настаиваете… Оно, конечно, бессмертное, но, как видите, довольно таки хрупкое… Можем договориться так: сейчас мы его разобьем, и если там действительно бесценные сокровища — с вас девятнадцать тысяч. Если нет — что, конечно же, невозможно, — платите всего лишь одну. То есть за собственно «Льва».
— Эх, была не была! — взвился Хомяк — и со всего размаху шваркнул произведением о косяк.
— О, май Гад! — схватился за голову гость, рассматривая монеты, раскатившиеся по полу. — Тысяча девятьсот пятьдесят третий год… СССР… Двадцать копеек… Как я обманут! Как обманут!..
— Ничего, — нравоучительно говорил Хомяк, вручая ему тысячу долларов. — В следующий раз будете поумнее. А то — «у наследника королевского престола»!.. Запомните: сейчас из-под полы вообще ни у кого и ничего покупать нельзя. Скажите еще спасибо, что он вам колбасу какую-нибудь не всучил шестнадцатого века, а то бы вы вообще отравились!..
…Через какое-то время мистер Алекс Пургалин уже видел эту Одессу с большой высоты. Удобно устроившись в кресле самолета, берущего курс на Атлантику, он думал о том, что не перевелись еще в этом городе истинные ценители прекрасного. И бизнес какой-никакой с ними делать, конечно, можно. Хотя возвращаться сюда после всего, что произошло, ему, конечно, нельзя.
А в квартире у Хомяков в это время происходил следующий разговор:
— Что же ты, Вова, честное слово, разбил «Бенгальского Льва»?! — сокрушалась Ляля.
— Ой, перестань, — отвечал ей Вова. — У моей бабки на Молдаванке этих «львов» было штук двадцать пять. Полный комод. Я его сразу узнал, как только увидел. А разбил… Ну просто чтобы не сомневаться.
— А деньги ж тогда за что заплатил? — всплеснула руками жена.
— За идею, Лялечка! За идею. Согласись — идея не слабая. В Одессе, конечно, не прохиляет, но если скупить здесь этих котов штук пятьсот, скажем, по одной гривне за штуку, а потом продать их как львов всем крутым города Николаева по тысяче баксов, то это получается… пятьсот умножить на тысячу… — И Вова отправился в свой кабинет производить при помощи калькулятора сложную математическую операцию.
И что бы вы думали? Бизнес пошел! Причем не только с котами. Потому что каждый раз, обрабатывая очередного клиента, Вова не переставал повторять:
— Вкладывайте ваши деньги, господа! Вкладывайте их в произведения искусства. В картины, в скульптуры… И вынимайте оттуда только после того, как у вас закончится обыск…
© Георгий Голубенко
— Филонов… Шемякин… Целков…
— А это что? — интересуются гости, останавливаясь у очередной картины.
— А это Ге, — еще более небрежно роняет Вова.
— Почему ге? — удивляются гости. — А что, хорошую картину ты уже не мог себе прикупить?
— Да нет, — отвечает Вова, — Ге — это фамилия художника. А картина как раз хорошая. Вот темные вы люди…
Нет, сейчас Вова в этом вопросе, как говорят его друзья: «Какой-то переодетый профессор». Но еще лет десять назад, в те великие времена, когда все мало-мальски соображающие люди в Одессе делали себе огромные состояния за каких-то двадцать минут, а Вова как самый малосоображающий, сделал его себе за двадцать пять, он, то есть, Вова, был далек от этого искусства, как от Луны.
— Ну, Пусик! — уговаривала Вову его жена Ляля. — Помнишь, мы еще с тобой кино смотрели из жизни миллионера Онассиса? У него там в квартире картинки всякие, статуэтки… Красиво! А у нас из живописи один перекидной календарь. Можно подумать, что мы с тобой бедней какого-то там Онассиса!
— Перестань! — отмахивался Вова. — Картинки-шмартинки… Это все Чайковский.
— Как ты говоришь? — переспрашивала Ляля.
— Ну, это дедушка мой так говорил, — объяснял Вова. — Все, что человек не может съесть, надеть на себя или трахнуть — это Чайковский. То есть для жизни вещь абсолютно ненужная…
Впрочем, в том, что искусство — для жизни вещь очень даже не бесполезная, а никакой не Чайковский, Вове пришлось убедиться довольно скоро.
…Ранним воскресным утром грянул этот звонок. Ляля отправилась было открывать бронированную входную дверь, но та почему-то раскрылась сама, и перед четой Хомяков предстал неотразимо элегантный мужчина, похожий на молодого Мефистофеля, с огромным кожаным кейсом в руках.
— Алекс Пургалин! — представился он. — Бывший ваш соотечественник, а ныне гражданин США. Президент транснациональной суперкорпорации «Брайтонский Лувр». Дешевая распродажа бесценных шедевров. В этом городе всего на несколько минут, и вот, так сказать, не мог не посетить представителей зарождающейся элиты… Мои рекомендательные письма… Совместные фотографии с Клинтоном, папой римским, а также мэром города Бугульмы…
— Ой, Вовчик! — ахнула Ляля. — Так это же как раз то, что нам нужно!
— Даже не сомневайтесь! — подтвердил гость. — Я работаю со всеми самыми богатыми представителями прогрессивного человечества, и еще не было случая, чтобы какой-нибудь клиент ушел от меня безнаказанным. То есть без произведения живописи или скульптуры!
— А нам что вы можете предложить? — недоверчиво поинтересовался Вова.
— Все что угодно! Взгляните на эти холсты. — И Мефистофель достал из своего кейса несколько листов плотной бумаги. — Ван Гог, Гоген, Шагал… Три лучших художника Брайтона день и ночь, не выходя из своего подвала, рисуют для меня эти бессмертные копии, которые я, заметьте, ставлю значительно выше оригиналов. Во всяком случае, по цене! Вот — Сальвадор Дали. Очень рекомендую. Блестящая вещь!
— Где Сальвадор? — удивился Вова, рассматривая картину. — Тут паровоз какой-то из печки выезжает… это я вижу… А Сальвадор тут где?
— Так говорят же тебе — в дали! — неловко пошутила Ляля, всем своим видом показывая, как ей неудобно за своего необразованного мужа. — Просто, наверное, нужно присмотреться…
— Нет, — твердо сказал Вова. — Это мы не берем. Я этот абстракционизм вообще ненавижу.
— Совершенно с вами согласен, — бодро закивал головой гость. — Я его сам терпеть не могу. Бездарнейшая картина!.. Даже не понимаю, зачем я ее вам принес… — И на глазах изумленных Хомяков быстро разорвал Сальвадора Дали на мелкие кусочки. — Но взгляните на это совершенно бесценное полотно! — продолжал он, доставая следующий лист бумаги. — «Мишки в сосновом бору»! Здесь, я думаю, для вас уже будет почти все понятно!..
— Тем более не берем! — отмахнулся Вова. — Я эту лагерную тематику в квартире не потерплю. «Мишки на севере», «Мишки на лесоповале»… Насмотрелся уже в свое время… И боюсь, еще насмотрюсь…
— Но, Вовочка, — сильно расстроилась Ляля, — надо же что-то приобрести. Больше такого шанса нам может и не представиться…
— Да что я, не понимаю! — взорвался Хомяк. — Раз уж у всего мира крыша поехала от этого чертова искусства, надо как-то соответствовать… Но тогда уж хотелось бы чего-нибудь, я не знаю… Ну, типа, не копию там, а оригинал… Желательно антиквариат… Ну, чтобы деньги вложить!
— Есть, — твердо ответил гость, гипнотически глядя на Хомяка. — Исключительно только для вас. Именно оригинал. Антиквариат. И именно для того, чтобы вкладывать деньги.
И с этими словами он достал из своего кейса выполненную в натуральную величину, ярко раскрашенную, хоть и потемневшую от времени, керамическую фигуру, в которой Хомяки, родись они лет на пятнадцать раньше, сразу смогли бы узнать популярную в те времена среди посетителей одесского Привоза кошку-копилку.
— Ништяк! — ахнула Ляля. — Боже, какая прелесть!
— В каталоге Эрмитажа этот шедевр числится под названием «Бенгальский лев», — заметил президент транснациональной корпорации.
— А это точно антиквариат? — спросил Вова. — В смысле — вещь давно сделана?
— В шестнадцатом веке.
— А сейчас какой? — заинтересовалась Ляля.
— Сейчас двадцатый. Да тут и так видно, что вещь старинная. Вот ухо отбито. Я думаю, это работа Леонардо да Винчи.
— Хулиган, — не одобрил Хомяк.
— Кто?
— Этот самый Давинча — взял, ухо отбил!..
— Нет, вы не поняли. Да Винчи — это автор шедевра. А ухо… Вы ведь бывали в Италии?
— Еще сколько раз!
— Обратили внимание: Венера Милосская — с отбитыми руками, Аполлон — с отбитым носом?.. И ничего. Они от этого, наоборот, в сто раз дороже становятся…
— Ну, по музеям нам там ходить некогда, — ответил Вова. — Но в прошлую субботу мы в этой Италии так погудели с братвой в одном ресторане, что к утру от него камня на камне… Ну, в общем, как вы говорите, так ему теперь вообще цены нету.
— Понятно, — кивнул гость. — Так что, «Льва» будете приобретать?
— Хочу! — опять ахнула Ляля. — Ой как хочу!
— Подожди! — одернул ее Хомяк. — А какая цена?
— Вам как ценителю, собственно «Лев» обойдется в одну тысячу долларов.
— Покупаем! — твердо сказала Ляля.
— Да подожди ты! — опять остановил ее Вова. — «Лев», «Лев»… Что я, не вижу, что ли, что это кошка?.. Хотя, может, ее и слепил этот самый… Довинченный…
— А я хочу!.. Ну посмотри, дорогой, — она же, как живая!
— Но все-таки не живая…
— Пожалуйста, — вмешался в разговор американский гость. — Я могу и живую!.. Хотя, конечно… Живая, шестнадцатый век… Это вам будет стоить дороже…
— Да я и эту, дохлую, за тысячу долларов не куплю! — разозлился Хомяк. — Да никогда в жизни!
— Правильно, — подтвердил мистер Пургалин. — Потому что вы же прекрасно понимаете, что на самом деле она стоит намного дороже! Если вы обратили внимание, я сказал, что тысячу долларов стоит собственно «Лев». Но это еще не все.
— А что же еще? — насторожились Вова и Ляля.
— Видите это отверстие на голове у животного? — таинственно заговорил хозяин «Брайтонского Лувра», и глаза его блеснули, как бриллиантовые запонки. — Эту художественно выполненную прорезь? Великий Леонардо сделал ее специально для монет. Таким образом скульптор как бы подтвердил вашу блестящую мысль о том, что большие деньги следует вкладывать только в бессмертные произведения искусства. И люди вкладывали! Богатые вельможи, особы королевских кровей, которым в разное время принадлежала эта скульптура, бросали сюда золотые луидоры, потом эти… сестерции тоже бросали, и главное — пиастры! Пиастры! — закричал он вдруг каким-то попугаячьим голосом. — Слышите, сколько их там накопилось? — И Мефистофель потряс копилку под ухом у Хомяка.
— Сколько? — спросил Хомяк, и глаза его блеснули не хуже, чем у Мефистофеля.
— А вы как думаете — за четыреста лет? Так что в целом это произведение искусства вообще не имеет цены. Я купил его в Англии, можно сказать, по случаю, из-под полы у наследника королевского престола. За двадцать тысяч долларов. Но вам, как истинному ценителю, продам за девятнадцать.
— Бери, Пусик! Бери! — подскочила Ляля. — За девятнадцать тысяч — это классное предложение!
— Да подожди ты, в натуре! — напрягся Хомяк. — А если там не эти самые… луидоры, а какие-нибудь жетоны на метро?
— Исключено! — торжествующе вскричал заграничный гость. — Я выяснял: в Италии в шестнадцатом веке метро еще не было. Так что я думаю — тут просто несметные сокровища!
— Но как же это проверить?! — чуть ли не плакали Хомяки.
— А вот это как раз невозможно, — развел руками блистательный обольститель. — Не разбивать же бессмертное произведение. Это ужаснейший вандализм! Хотя, если вы настаиваете… Оно, конечно, бессмертное, но, как видите, довольно таки хрупкое… Можем договориться так: сейчас мы его разобьем, и если там действительно бесценные сокровища — с вас девятнадцать тысяч. Если нет — что, конечно же, невозможно, — платите всего лишь одну. То есть за собственно «Льва».
— Эх, была не была! — взвился Хомяк — и со всего размаху шваркнул произведением о косяк.
— О, май Гад! — схватился за голову гость, рассматривая монеты, раскатившиеся по полу. — Тысяча девятьсот пятьдесят третий год… СССР… Двадцать копеек… Как я обманут! Как обманут!..
— Ничего, — нравоучительно говорил Хомяк, вручая ему тысячу долларов. — В следующий раз будете поумнее. А то — «у наследника королевского престола»!.. Запомните: сейчас из-под полы вообще ни у кого и ничего покупать нельзя. Скажите еще спасибо, что он вам колбасу какую-нибудь не всучил шестнадцатого века, а то бы вы вообще отравились!..
…Через какое-то время мистер Алекс Пургалин уже видел эту Одессу с большой высоты. Удобно устроившись в кресле самолета, берущего курс на Атлантику, он думал о том, что не перевелись еще в этом городе истинные ценители прекрасного. И бизнес какой-никакой с ними делать, конечно, можно. Хотя возвращаться сюда после всего, что произошло, ему, конечно, нельзя.
А в квартире у Хомяков в это время происходил следующий разговор:
— Что же ты, Вова, честное слово, разбил «Бенгальского Льва»?! — сокрушалась Ляля.
— Ой, перестань, — отвечал ей Вова. — У моей бабки на Молдаванке этих «львов» было штук двадцать пять. Полный комод. Я его сразу узнал, как только увидел. А разбил… Ну просто чтобы не сомневаться.
— А деньги ж тогда за что заплатил? — всплеснула руками жена.
— За идею, Лялечка! За идею. Согласись — идея не слабая. В Одессе, конечно, не прохиляет, но если скупить здесь этих котов штук пятьсот, скажем, по одной гривне за штуку, а потом продать их как львов всем крутым города Николаева по тысяче баксов, то это получается… пятьсот умножить на тысячу… — И Вова отправился в свой кабинет производить при помощи калькулятора сложную математическую операцию.
И что бы вы думали? Бизнес пошел! Причем не только с котами. Потому что каждый раз, обрабатывая очередного клиента, Вова не переставал повторять:
— Вкладывайте ваши деньги, господа! Вкладывайте их в произведения искусства. В картины, в скульптуры… И вынимайте оттуда только после того, как у вас закончится обыск…
© Георгий Голубенко