Несуны
Случилась эта история в последние годы Советской власти на одном из
оборонных заводов почти в центре Москвы с типичным для того времени
мирным названием, скажем, на Заводе электро-медицинской аппаратуры.
Заспорили как-то пройдоха слесарь (будем звать его Никитич. Отчего-то
все пройдохи слесари и армейские прапоры Никитичи) и его приятель и
собутыльник начальник Вневедомственной Охраны Савелич (тоже типичное имя
для начальников ВОХР) на предмет того, как поставлено дело охраны тайны
на их родном предприятии. По утверждению Никитича с завода можно было
вынести все, лишь было бы желание. Савелич же с этим утверждением был в
корне не согласен.
В результате Никитич сказал, что сам лично вынесет на следующей неделе
НЕЧТО, что потрясет всех свидетелей спора. День выноса по условию не
назывался, предмет выноса так же был на усмотрение Никитича. Задача
Савелича со своми «бойцами» была этого не допустить. Спор был заключен
при свидетелях на ни много, ни мало ящик водки (по тем временам весьма
солидный куш).
Дело было в пятницу в конце рабочего дня, когда работяги мирно пили
водку, а потому у Никитича были два дня выходных на обдумывание плана. К
утру понедльника он был готов. День акции был определен самим Никитичем
по только ему понятной логике - среда. Время - середина рабочего дня,
когда покидать территорию завода строго воспрещено, а вахтеры скорее
обнюхивают, чем осматривают.
В деталях план был следующий: С завода выносится здоровенная ржавая
станина от насоса (мощно, эффектно и безопасно с точки зрения
наказания), которая берется на свалке металлолома. На веревке она
подвешивается на шею... Никитичу? Как бы не так... уважаемому старику
Петровичу, мастеру золотые руки в дни когда он не пьет. Так как это
случалось редко, то ценили его особо. Чтобы ничего не было заметно, на
Петровича одевается длинный плащ. Задача Петровича - пройти со станиной
на шее участок пути от цеха до проходной, а у проходной его должен
подхватить Никитич, как бы случайно оказавшийся рядом. За это Петровичу
выдавались две бутылки водки. Чтобы не возникло на вахте подозрений,
Петровичу выдают справку от заводского врача, на предмет того, что у
него стало вдруг плохо с сердцем. Врачу за это еще бутылку водки. Тот,
кто работал на заводе, знает, что заводской врач, если он мужик, от
бутылки никогда не откажется. Далее к участию в акции привлекается
молодой инженер, которого просто нельзя ни в чем заподозрить по причине
его юности и неопытности. Хоть он был молодой и безусый, но он один из
немногих на заводе, кто всегда был при пиджаке и галстуке, а потому так
же стоил бутылку водки. Его задача - участливо поддерживать Петровича по
дороге от цеха до проходной.
Четыре бутылки в минус из двадцати - это 16 бутылок чистого навара, а
потому игра определенно стоила свеч. Да и не в водке было дело, а в
принципах.
К 3 часам среды все приготовления были завершены: справка получена,
инженер в кустах на полдороге, кореша Никитича по цеху говорят Петровичу
последние «Ну, с богом», и тот с болтающейся между ног на веревке
станиной, в длинном плаще и искренним страданием на лице отправляется в
путь.
Первые шероховатости в казалось бы идеальном плане начали проявляться с
первых же шагов Петровича. Когда он вышел на прямой открытый участок
пути до проходной, всем стало понятно, что ему самому не дойти. Ноги его
дрожали, шея неестественно выгнулась к земле, лицо его посинело, и на
нем честно читалось, что он уже готов все бросить. На помощь Петровичу из
засады бросился молодой. Он успел подскочить к нему ровно тогда, когда
Петрович уже валился на землю. Всю дорогу до проходной старик ныл, что
ему трет веревка, станина бьет по ногам, что у него темно в глазах, и
ему уже не надо никакой водки. На выходе с завода Петровича перехватил
Никитич, подменив уже сильно утомленного молодого, и они втроем ввались
на проходную.
Не надо было быть медиком, чтобы понять, что у Петровича что-то
плохо. Достоточно было на него взглянуть, чтобы увидеть, что у того
проблемы не только с сердцем, но и с ногами, и даже с головой. Он уже
почти ничего не говорил, а что-то бормотал в явном бреду неразборчивое.
Никто не мог понять его состояние, и что означали единственно отчетливо
произносимые слова «бьет по ногам» и «тянет шею».
Женщины-бойцы ВОХР стали предлагать всевозможные таблетки Петровичу, а
главное уговаривали его прилечь, на что тот только мычал и упрямо тряс
головой, что в переводе Никитича означало: «Все таблетки у меня дома, а
если я лягу, то уже никогда больше не встану». Самое ужасное было то,
что через проходную его так и не пропускали, просто боясь отпускать
Петровича в таком состоянии одного домой.
Далее события стали принимать совсем незапланированный характер. Кто-то
вызвал неотложку! С молодым, нервы которого итак уже были на пределе,
случилась истерика...
Санитары приехали очень быстро. Должна же быть где-то удача, и она была
в том, что с ними не было врача. При первом беглом взгляде на Петровича
со словами «старик, похоже, не жилец», санитары стали выгружать носилки.
Какую-то необъяснимую любовь и нежность в эти минуты к старику проявил
Никитич. Как родного отца он взял его на руки, не давая уложить его на
носилки, кутая, видимо, холодеющие ноги старика в длинный плащ. «Я сам,
сам понесу его до машины! » - кричал он. Молодой при этом то ли рыдал,
то ли нервно смеялся, а по его лицу текли слезы. Женщины тоже стали
плакать.
Никто не мог остановить Никитича, когда он нес на руках старика через
проходную, даже прибежавший на шум Савелич молча стоял с некрытой
головой, нервно мял в руках свою кепку и сморгивал скупую слезу.
Вероятно, такова была воля «умирающего», потому что он покорно склонил
голову на плечо Никитича, и его лицо светилось радостью, и даже каким-то
блаженством. Никитич же шел медленно, неуверенно ступая, согнувшись под
тяжестью на вид тщедушного тела, но взгляд его был горд и счастлив всю
дорогу до машины «Скорой помощи».
Закончилось все хорошо. Если не считать того, что Никитича чуть не убили
этой самой станиной, с которой он вылез из машины, да санитарам пришлось
пообещать две бутылки за то, что они привели Петровича в чувство 100
грамммами спитра. А водку потом пили дружно в пятницу слесари во главе с
Никитичем и бойкие приземистые женщины из Вневедомственной Охраны.
оборонных заводов почти в центре Москвы с типичным для того времени
мирным названием, скажем, на Заводе электро-медицинской аппаратуры.
Заспорили как-то пройдоха слесарь (будем звать его Никитич. Отчего-то
все пройдохи слесари и армейские прапоры Никитичи) и его приятель и
собутыльник начальник Вневедомственной Охраны Савелич (тоже типичное имя
для начальников ВОХР) на предмет того, как поставлено дело охраны тайны
на их родном предприятии. По утверждению Никитича с завода можно было
вынести все, лишь было бы желание. Савелич же с этим утверждением был в
корне не согласен.
В результате Никитич сказал, что сам лично вынесет на следующей неделе
НЕЧТО, что потрясет всех свидетелей спора. День выноса по условию не
назывался, предмет выноса так же был на усмотрение Никитича. Задача
Савелича со своми «бойцами» была этого не допустить. Спор был заключен
при свидетелях на ни много, ни мало ящик водки (по тем временам весьма
солидный куш).
Дело было в пятницу в конце рабочего дня, когда работяги мирно пили
водку, а потому у Никитича были два дня выходных на обдумывание плана. К
утру понедльника он был готов. День акции был определен самим Никитичем
по только ему понятной логике - среда. Время - середина рабочего дня,
когда покидать территорию завода строго воспрещено, а вахтеры скорее
обнюхивают, чем осматривают.
В деталях план был следующий: С завода выносится здоровенная ржавая
станина от насоса (мощно, эффектно и безопасно с точки зрения
наказания), которая берется на свалке металлолома. На веревке она
подвешивается на шею... Никитичу? Как бы не так... уважаемому старику
Петровичу, мастеру золотые руки в дни когда он не пьет. Так как это
случалось редко, то ценили его особо. Чтобы ничего не было заметно, на
Петровича одевается длинный плащ. Задача Петровича - пройти со станиной
на шее участок пути от цеха до проходной, а у проходной его должен
подхватить Никитич, как бы случайно оказавшийся рядом. За это Петровичу
выдавались две бутылки водки. Чтобы не возникло на вахте подозрений,
Петровичу выдают справку от заводского врача, на предмет того, что у
него стало вдруг плохо с сердцем. Врачу за это еще бутылку водки. Тот,
кто работал на заводе, знает, что заводской врач, если он мужик, от
бутылки никогда не откажется. Далее к участию в акции привлекается
молодой инженер, которого просто нельзя ни в чем заподозрить по причине
его юности и неопытности. Хоть он был молодой и безусый, но он один из
немногих на заводе, кто всегда был при пиджаке и галстуке, а потому так
же стоил бутылку водки. Его задача - участливо поддерживать Петровича по
дороге от цеха до проходной.
Четыре бутылки в минус из двадцати - это 16 бутылок чистого навара, а
потому игра определенно стоила свеч. Да и не в водке было дело, а в
принципах.
К 3 часам среды все приготовления были завершены: справка получена,
инженер в кустах на полдороге, кореша Никитича по цеху говорят Петровичу
последние «Ну, с богом», и тот с болтающейся между ног на веревке
станиной, в длинном плаще и искренним страданием на лице отправляется в
путь.
Первые шероховатости в казалось бы идеальном плане начали проявляться с
первых же шагов Петровича. Когда он вышел на прямой открытый участок
пути до проходной, всем стало понятно, что ему самому не дойти. Ноги его
дрожали, шея неестественно выгнулась к земле, лицо его посинело, и на
нем честно читалось, что он уже готов все бросить. На помощь Петровичу из
засады бросился молодой. Он успел подскочить к нему ровно тогда, когда
Петрович уже валился на землю. Всю дорогу до проходной старик ныл, что
ему трет веревка, станина бьет по ногам, что у него темно в глазах, и
ему уже не надо никакой водки. На выходе с завода Петровича перехватил
Никитич, подменив уже сильно утомленного молодого, и они втроем ввались
на проходную.
Не надо было быть медиком, чтобы понять, что у Петровича что-то
плохо. Достоточно было на него взглянуть, чтобы увидеть, что у того
проблемы не только с сердцем, но и с ногами, и даже с головой. Он уже
почти ничего не говорил, а что-то бормотал в явном бреду неразборчивое.
Никто не мог понять его состояние, и что означали единственно отчетливо
произносимые слова «бьет по ногам» и «тянет шею».
Женщины-бойцы ВОХР стали предлагать всевозможные таблетки Петровичу, а
главное уговаривали его прилечь, на что тот только мычал и упрямо тряс
головой, что в переводе Никитича означало: «Все таблетки у меня дома, а
если я лягу, то уже никогда больше не встану». Самое ужасное было то,
что через проходную его так и не пропускали, просто боясь отпускать
Петровича в таком состоянии одного домой.
Далее события стали принимать совсем незапланированный характер. Кто-то
вызвал неотложку! С молодым, нервы которого итак уже были на пределе,
случилась истерика...
Санитары приехали очень быстро. Должна же быть где-то удача, и она была
в том, что с ними не было врача. При первом беглом взгляде на Петровича
со словами «старик, похоже, не жилец», санитары стали выгружать носилки.
Какую-то необъяснимую любовь и нежность в эти минуты к старику проявил
Никитич. Как родного отца он взял его на руки, не давая уложить его на
носилки, кутая, видимо, холодеющие ноги старика в длинный плащ. «Я сам,
сам понесу его до машины! » - кричал он. Молодой при этом то ли рыдал,
то ли нервно смеялся, а по его лицу текли слезы. Женщины тоже стали
плакать.
Никто не мог остановить Никитича, когда он нес на руках старика через
проходную, даже прибежавший на шум Савелич молча стоял с некрытой
головой, нервно мял в руках свою кепку и сморгивал скупую слезу.
Вероятно, такова была воля «умирающего», потому что он покорно склонил
голову на плечо Никитича, и его лицо светилось радостью, и даже каким-то
блаженством. Никитич же шел медленно, неуверенно ступая, согнувшись под
тяжестью на вид тщедушного тела, но взгляд его был горд и счастлив всю
дорогу до машины «Скорой помощи».
Закончилось все хорошо. Если не считать того, что Никитича чуть не убили
этой самой станиной, с которой он вылез из машины, да санитарам пришлось
пообещать две бутылки за то, что они привели Петровича в чувство 100
грамммами спитра. А водку потом пили дружно в пятницу слесари во главе с
Никитичем и бойкие приземистые женщины из Вневедомственной Охраны.
