Помню в начале девяностых на волне всеобщей демократизации общества
закрыли у нас в области шесть из восьми действующий колоний. И все бы
ничего, но зеки-то не просто так сидели, а работали, и поэтому у каждой
колонии был свой лесозавод. Вольных не хватало и администрация области
пошла на контракты с Китаем. Приехали китайцы, начали осваивать
оборудование. Да то ли они его отродясь не видели, то ли дружественный
нам народ отправил не лучших своих представителей, но толком у них ничего
не получалось. Там, где зеки шпарили по триста кубов за смену, китайцы и
на тридцать не выходили. В целях усиления, со всех однотипных предприятий
области к китайцам были направлены специалисты в ролях наставников, так
сказать для дележа опытом и решения сложных технических задач. С нашего
завода отправили Смышляева Николая, здоровенного мужика, двадцать лет
проработавшего пилорамщиком.
- Ты, Коля, пойми, - объяснял встретивший его мастер, - они может быть и
поняли бы все, да как им объяснишь, если они по-русски не бельмеса. Ты
когда-нибудь со стеной разговаривал? Вот то-то и оно! Как объяснить, ума
не приложу!
- Разберемся! - довольно оптимистично парировал Коля, которому за три
месяца командировки пообещали сохранить средний заработок и еще грозили
премией помимо командировочных, - они же люди! А раз люди, значит поймут!
- Ну-ну, - скептически посмотрев на оптимиста, хмыкнул мастер, - умный,
да? До тебя за неделю работы не поняли, а с тобой поймут! Ну давай,
давай, а сейчас пойдем познакомлю.
Китайцы на фоне Николая выглядели не очень выразительно, ну примерно
так же как лилипуты рядом с Гулливером, но смотрели на нового наставника
уважительно.
Представив Колю, мастер засуетился, вспомнив, что сегодня его вызывали
в контору. В тот день в цех он больше не попал. Зато на следующее утро он
был там почти вовремя. Странно, но цех уже работал. Не успел мастер
просочиться в тяжеленные железные двери, как в пилораме что-то
хрустнуло, взвизгнула ломающаяся пила и цех погрузился в зловещую
тишину. Зловещей она была потому, что китайцы вели себя неадекватно;
заглушив станки, они замерли как изваяния и только те, у которых нервы
были видимо совсем не к черту, тенями заскользили к дверям.
- іпфтфоймафть, епфтфоймафть, - запфыкал китайский пилорамщик, как
завороженный глядя на сломанную пилу.
Что-то в этом пфыканье показалось мастеру знакомым, но что он
сообразить сразу не мог, так же как и оторвать взгляда от китайца,
который смотрел на пилораму как на неразорвавшуюся гранату, упавшую к
его ногам. А еще мастеру не понравился цвет его лица. Нет, оно было все
таким же желтым как и по приезду, но в районе правого глаза эту желтизну
сменила какая-то неестественная синева.
Обстановку разрядили хлопнувшие двери каморки учетчика. Во всю ширину
их проема бледнело расплывчатое пятно, которое оказалось ничем иным как
не выспавшимся Колиным лицом.
- Ну че, урод, заломил? - рявкнул он в тишину цеха, - щас я тебя буду …!
В интонации голоса не было ничего интернационального, но китаец
сообразил.
Дернувшись, он нырнул за недопиленное бревно, беспрестанно повторяя -
«нефт епфать, нефт епфат!».
Через три дня цех дал план - реальный план! И все вошло в норму.
Приехавшая комиссия из управления долго и внимательно вслушивалась в
непонятный говор китайцев. Несмотря на странные буквы и слова, комиссия
внутренне понимала, что все понимает и без перевода. Вот что за слова -
не понимает, а то что ими говорится - ясно как на духу. А еще почему-то
послушав эти разговоры очень хочется работать, потому что какое-то
седьмое чувство косвенно напоминает вам о витающей в пространстве
опасности.
Правда, опасность эту комиссия так и не увидела, по той простой
причине, что эта «опасность» никак не могла придти в себя после
недельного запоя и обожрания собачьим мясом, искусно приготовленным
китайцами.