Она была актрисою
Итак, пришлось смириться, что писать о культуре мне не дадут. Но культурные люди иногда сами притягивались ко мне. Например, как-то в кабинет буквально ворвалась актриса ТЮЗа. Они же не ходят, актрисы. Они то в образе, то без образа, но лихорадочно его ищут. Не мне судить, путают ли они темперамент с суетой, но вот она стремительно вбежала и простонала:
- Мне плохо, помогите! – и изломала стан на нашем диванчике, с которого подскочил фотограф. Мол, махайте на меня, махайте. Мы помахали – свят, свят! – но она осталась. И поведала, как ходила на рынок, купила кучу всего и в том числе – два рулона туалетной бумаги. На зимнем воздухе это было незаметно, но дома, в тепле, рулоны завоняли чем-то непередаваемым – отравой от всего живого. Человек обычный, хомо баналис, в такой ситуации несет на вытянутых руках вонючий случай либо обратно продавцу, либо на помойку. Но актриса не может страдать в одиночестве. Зал должен рыдать и рукоплескать. И мы, действительно, чуть не зарыдали.
Осторожно подкрались к пованивающему пакету и принюхались. Потом замотали улику обратно, а я записала рассказ актрисы, как на ее жизненном пути появились рулоны массового поражения. Где купила, почем, какие у нее теперь симптомы утраты веры в легкую промышленность.
- Спасибо, что пришли, будем разбираться, позвоним производителю, - сказала ей, не предвидя долгое прощание.
- Кааак? И это все?! – поразилась она. – Вы меня даже не сфотографируете?! Я подготовилась.
На ней был какой-то балахон в заплатках. Я даже подумала, что она забыла переодеться после горьковского «На дне». Прекрасный ансамбль, гармонирующий с темой некачественного товара для пятой точки.
Видя, что собрались одни непрофессионалы, актриса взяла дело в свои руки. И начала моноспектакль. Она брала туалетную бумагу, как череп бедного Йорика, и выражала ей свое негодование. Прикладывала руку ко лбу, а другой как бы отталкивала от себя страшную покупку. Ни сантиметра в задницу, пардон май френч. Потом разматывала этот рулон, чтобы он свисал с ее рук, как водоросли с несчастной утопленницы Офелии.
Уже даже Станиславский кричал из могилы «верю, верю!» - но актриса была недовольна. Ей казалось, тема этого ужаса не раскрыта, а режиссера, который скомандовал бы, как выстроить мизансцену, не нашлось в наших рядах. Но в момент, когда она пожелала бросать к потолку обрывки туалетной бумаги, чтобы они падали, как снег ядерной зимы, тема раскрылась полностью: у нее началась кожная реакция и раздирающий горло кашель. Мы и сами уже еле терпели эту гадость, но мы ее, по крайней мере, не трогали руками.
- Юноша, проводите меня на воздух, - сказала она фотографу с достоинством человека, завоевавшего два Оскара. Один – за лучшую женскую роль, а другой ей следовало выдать за вредность, вместо молока.
Производитель бумаги свалил все на поставщика сырья, но компенсировать причиненный вред отказался – мол, никто не распух и не посинел, поэтому не считается. На фото актриса выглядела так, будто за этот рулон дралась с бомжами. Я бы за такое фото убила, если честно. А она осталась кадром очень довольна.
Зато, когда она получала в конце того же года театральную премию местного разлива, мы запечатлели ее при полном параде – в жемчужном ожерелье, в гриме типа «царица всея кулис», с прической от лауреата конкурса «бриллиантовые ножницы» и в струящемся платье. Если бы производитель туалетной бумаги решил ее преследовать, он бы ее ни за что не узнал. Так вот, она потом звонила в редакцию и долго фыркала, что фотограф наш снял ее на сцене из рук вон плохо, ему только на трупы ездить с милицией. А он, кстати, и ездил.
Видимо, награду ей дали все же не за ту роль.
