Байки
Обещанное продолжение "Уральской рассказки"
Начало здесь
- Здравствуйте, - запоздало и совсем невпопад вырвалась у меня, заготовленное в сенях приветствие, - добрый вечер.
- Ночь уже, не вечер - поправила меня старуха, - но и ты будь здрав, Игорь. Проходи, будь гостем.
- Спасибо, за приют, - поблагодарил я, и хотя мне больше хотелось выяснить откуда женщина знает мое имя, спросил как называть ее.
- Марфа Акинфиевна, - было ответом.
- С ума ты спятил, - старуха посмотрела на Николаича, которому я недавно рассказывал историю Демидовских свершений и безобразий, с усмешкой, - Акинфий Никитич отцом мне быть не может, он в этот день ровно 260 лет назад умер. Или я так старо выгляжу?
Последний ее вопрос можно было считать кокетством: выглядела она моложе 260 лет. Да и наверное моложе своих, неопределявшихся на взгляд количеством, потому что силой веяло от нее. Молодой силой и свежестью.
- Сейчас ужинать будем, - проинформировала нас старуха, - проходите за стол.
- Вот, бабушка, - водитель протянул старухе пакет с зелеными упаковками армейского сухпая, - у нас все с собой.
- Ладно, внучек, - старушенция явно ехидничала, - ты их вот в тот угол положи. Может сгодится кому. А я такого не ем.
Старуха вернулась к печи. Я рассматривал помещение, дивясь его сказочному виду и прозорливости старухи, уже сервировавшей стол тремя деревянными мисками с деревянными же ложками. И себе удивлялся я: не было еще у меня такого, чтоб после выпитых два часа назад четырехсот граммов водки я рассуждал вслух и зрение мое ухудшалось до расплывчатости предметов в зыбком мареве. Сквозь марево я видел большое блюдо на столе с краюхой самопечного хлеба и старославянской надписью по краю: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь". Прочитав надпись, я поискал глазами божницу и тут же нашел ее, доселе мной незамеченную, на обычном для того месте. Странным мне показалась пристроенная под иконами книжная полка. Точнее не полка, а книги стоящие на ней: Булгаков, Стругацкие, несколько технических справочников, включая "стправочник молодого трубоукладчика". Особенно поразил учебник истории КПСС в сафьяновом переплете. Впрочем, переплеты всех книг были кожанными, а пока я рассматривал незнакомое мне издание Булгакова, история КПСС зачем-то превратилась в "Историю Государства Российского" Карамзина. Нифига себе интересы у бабули, - думалось мне, - каша из знаний какая-то.
- Шеф, - голос водителя, проследившего мой взгляд, вывел меня из прострации, - смотри какя книга хорошая. Я этот каталог запчастей на наш "Патрол" давно ищу. Давай выпросим, а? Зачем он ей...
Каталога запчастей я не видел, но возражать не стал и кивнул: выпрашивай, я поддержу.
- Каждый видит, что хочет видеть, - прервал нас голос старухи, - и не более того.
Я тряхнул головой, прогоняя наваждение, и книжная полка пропала совсем, а на ее месте возникла плазменная панель телевизора. Штепсельная вилка сиротливо висела на шнуре - в доме не было электропроводки. Телевизор без электричества был мне явно не нужен, я опять тряхнул головой и он исчез оставив голую стену.
- Ты головой-то не тряси, - старуха ухватом вытащила из печи чугунок с дымящимся варевом, отставила ухват, взяла чугунок прихватками и понесла к столу, - не тряси у тебя там и так изрядная каша.
- С чего вы решили, что каша? - обиделся я на правду, - вовсе нет.
- Конечно, каша. Вот ты выпить хочешь, а попросить стесняешься. А зря.
Старуха, направилась к резному буфету. Из буфета был извлечен изрядный штоф и два, мутного стекла, лафитника граммов на 150 каждый. Старуха поставила все на стол и деревянным черпаком разлила по мискам варево.
Николаич хрюкнул от зависти и взялся за ложку. Старуха тоже взяла ложку, но, посмотрев на водителя, с видимым сожалением положила ее обратно - видно было, что она подавила желание треснуть Николаича по лбу.
- Подожди, еще не все собрались, - сказала она ему и наполнила лафитники.
Чуть скрипнула, приоткрывшись входная дверь, и в образовавшуюся щель просунулась беличья морда. Постреляв по сторонам бусинками глаз, белка пролезла в комнату и махом очутилась на левом плече старухи, прихватив по дороге ядрышко фундука из стоящей на столе миски с орехами.
- Вот теперь все, - старуха скосила глаза на белку, взялась за штоф и наполнила лафитники прозрачной, зеленоватой жидкостью.
Я поднял свой лафитник, посмотрел на свет и понюхал - пахло лесом и чем-то необыкновенно манящим.
- Страшно? - усмехнулась старуха, - это спирт настоянный на местных травах. У меня в прошлом году кладоискатели ночевали и оставили. Неймется людям: Демидовские богатства ищут. Который год.
Я вдохнул аромат настойки еще раз, запал манил все сильнее и у меня пропало всякое желание интересоваться тем куда делись кладоискатели и зачем они оставили старухе спирт. Мы выпили. Напиток приятно согрел горло и освежил голову. Ели молча, только белка фыркала, грызя очередной орех поданный хозяйкой. Суп, как и настойка пах лесом и был странен и приятен на вкус.
Закончили трапезу одновременно. Старуха первой поднялась из-за стола, аккуратно пересадив на него белку, вслед и мы встали поблагодарив.
- Ночевать на сеновале будете, в доме вам делать нечего, - хозяйка протянула нам одеяла верблюжей шерсти, - как из дома выйдите налево. Там лестница есть с другой стороны. И не курить мне на сеновале. На улицу выходите.
Мы вышли из дома. Сеновал нашли сразу, на улице оказалось практически светло: набежавшие было вечером облака ушли, луна ярко округлилась и звезды добавляли ей света. От травы клубились неровные обрывки тумана, относимые тихим ветерком было, стало прохладно и мы поспешили залезть на сеновал.
Игорь, укрывшись одеялом, сразу засопел. А мне не спалось. Прошуршав сеном с полчаса, я, вспомнив указание старухи, вылез наружу, чуть спустившись, присел на ступеньку, приставной лестницы и закурил.
Передо мной, метрах в двадцати, виднелся неизвестного назначения, высокий деревянный помост, чуть в стороне стояла копна сена. Шест, торчащий из копны имел, перекладинку, что придавало копне вид скорее кладбищенский, чем покосный. Потрескивал табак от моих затяжек и болле ни звука не было слышно. Из-за копны белой тенью появилась простоволосая женщина в рубашке до пят. Ступни ее были скрыты травой, и казалось, что она плыла в сторону широкой лестницы помоста, неизвестного мне назначения. Под плаху и казнь годится помост, - мелькнуло у меня в голове. И женщина уже на лестнице и наверху его. Тишина резала слух.
Женщина стояла и смотрела на звезды. Ветерок стих, стоящая крутнула головой, создавая вихрь длинных своих волос вокруг тела, волос красно-рыжих у корня и чернеющих к концам. Пакостно крикнула выпь. Прошлепали по воздуху чьи-то крылья, мелькнув коршунообразной тенью. Женщина вскинула вверх руки и высоко прыгнула с помоста вперед: так ныряют в воду. И, действительно, раздался плеск воды и стихло.
Я очнулся от боли в руке: окурок, тлея, жег пальцы. Мне стало скучно и захотелось спать.
Утром меня разбудил Николаич. Мы спустились с сеновала, наскоро умылись, слив друг другу у колодца. По утреннем солнцем я не увидел ни копны, ни помоста, ни какого-либо водоема. Пора было ехать, оставалось попрощаться с хозяйкой и узнать дорогу. Старухи мы не нашли. В доме было пусто, я вырвал из блокнота листок, черкнул на нем "спасибо" и оставил лежать на столе, чисто убранном после вчерашнего ужина. Дорогу спросить было не у кого и мы просто поехали вспять.
Странно, но до поворота у кладбища мы добрались очень быстро. Когда мы проезжали мимо, я заметил чуть в стороне от кладбища замшелый каменный крест и попросил Николаича остановится. Машина встала, я вышел и закурил. К кресту я не пошел: мне показалось, что я знаю какое имя там выбито.
На самолет я немного опоздал. Ровно на трое суток, хотя календарь на моих часах показывал, что приехали мы вовремя. Отсутствие мое в конторе никого не удивило, лишь секретарь, улыбнувшись, передала записку от генерального и небольшую коробку экспресс почты. Беглый просмотр записки выявил два цензурных слова: вылетай сразу. Остальной текст внимания и перевода не заслуживал, и я занялся коробкой. Адрес получателя наш, фамилия моя. Реквизиты отправителя отсутствовали. В коробке лежала небольшая мягкая игрушка. Белка. Огненно рыжая белка с пушистым черным хвостом. Я пристроил игрушку рядом с малахитовым пресс-папье, переоделся, выпил предполетные сто пятьдесят и направился к выходу. В дверях я обернулся. На столе сидела игрушечная белка и улыбалась. До самолета оставалось три часа.
Начало здесь
- Здравствуйте, - запоздало и совсем невпопад вырвалась у меня, заготовленное в сенях приветствие, - добрый вечер.
- Ночь уже, не вечер - поправила меня старуха, - но и ты будь здрав, Игорь. Проходи, будь гостем.
- Спасибо, за приют, - поблагодарил я, и хотя мне больше хотелось выяснить откуда женщина знает мое имя, спросил как называть ее.
- Марфа Акинфиевна, - было ответом.
- С ума ты спятил, - старуха посмотрела на Николаича, которому я недавно рассказывал историю Демидовских свершений и безобразий, с усмешкой, - Акинфий Никитич отцом мне быть не может, он в этот день ровно 260 лет назад умер. Или я так старо выгляжу?
Последний ее вопрос можно было считать кокетством: выглядела она моложе 260 лет. Да и наверное моложе своих, неопределявшихся на взгляд количеством, потому что силой веяло от нее. Молодой силой и свежестью.
- Сейчас ужинать будем, - проинформировала нас старуха, - проходите за стол.
- Вот, бабушка, - водитель протянул старухе пакет с зелеными упаковками армейского сухпая, - у нас все с собой.
- Ладно, внучек, - старушенция явно ехидничала, - ты их вот в тот угол положи. Может сгодится кому. А я такого не ем.
Старуха вернулась к печи. Я рассматривал помещение, дивясь его сказочному виду и прозорливости старухи, уже сервировавшей стол тремя деревянными мисками с деревянными же ложками. И себе удивлялся я: не было еще у меня такого, чтоб после выпитых два часа назад четырехсот граммов водки я рассуждал вслух и зрение мое ухудшалось до расплывчатости предметов в зыбком мареве. Сквозь марево я видел большое блюдо на столе с краюхой самопечного хлеба и старославянской надписью по краю: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь". Прочитав надпись, я поискал глазами божницу и тут же нашел ее, доселе мной незамеченную, на обычном для того месте. Странным мне показалась пристроенная под иконами книжная полка. Точнее не полка, а книги стоящие на ней: Булгаков, Стругацкие, несколько технических справочников, включая "стправочник молодого трубоукладчика". Особенно поразил учебник истории КПСС в сафьяновом переплете. Впрочем, переплеты всех книг были кожанными, а пока я рассматривал незнакомое мне издание Булгакова, история КПСС зачем-то превратилась в "Историю Государства Российского" Карамзина. Нифига себе интересы у бабули, - думалось мне, - каша из знаний какая-то.
- Шеф, - голос водителя, проследившего мой взгляд, вывел меня из прострации, - смотри какя книга хорошая. Я этот каталог запчастей на наш "Патрол" давно ищу. Давай выпросим, а? Зачем он ей...
Каталога запчастей я не видел, но возражать не стал и кивнул: выпрашивай, я поддержу.
- Каждый видит, что хочет видеть, - прервал нас голос старухи, - и не более того.
Я тряхнул головой, прогоняя наваждение, и книжная полка пропала совсем, а на ее месте возникла плазменная панель телевизора. Штепсельная вилка сиротливо висела на шнуре - в доме не было электропроводки. Телевизор без электричества был мне явно не нужен, я опять тряхнул головой и он исчез оставив голую стену.
- Ты головой-то не тряси, - старуха ухватом вытащила из печи чугунок с дымящимся варевом, отставила ухват, взяла чугунок прихватками и понесла к столу, - не тряси у тебя там и так изрядная каша.
- С чего вы решили, что каша? - обиделся я на правду, - вовсе нет.
- Конечно, каша. Вот ты выпить хочешь, а попросить стесняешься. А зря.
Старуха, направилась к резному буфету. Из буфета был извлечен изрядный штоф и два, мутного стекла, лафитника граммов на 150 каждый. Старуха поставила все на стол и деревянным черпаком разлила по мискам варево.
Николаич хрюкнул от зависти и взялся за ложку. Старуха тоже взяла ложку, но, посмотрев на водителя, с видимым сожалением положила ее обратно - видно было, что она подавила желание треснуть Николаича по лбу.
- Подожди, еще не все собрались, - сказала она ему и наполнила лафитники.
Чуть скрипнула, приоткрывшись входная дверь, и в образовавшуюся щель просунулась беличья морда. Постреляв по сторонам бусинками глаз, белка пролезла в комнату и махом очутилась на левом плече старухи, прихватив по дороге ядрышко фундука из стоящей на столе миски с орехами.
- Вот теперь все, - старуха скосила глаза на белку, взялась за штоф и наполнила лафитники прозрачной, зеленоватой жидкостью.
Я поднял свой лафитник, посмотрел на свет и понюхал - пахло лесом и чем-то необыкновенно манящим.
- Страшно? - усмехнулась старуха, - это спирт настоянный на местных травах. У меня в прошлом году кладоискатели ночевали и оставили. Неймется людям: Демидовские богатства ищут. Который год.
Я вдохнул аромат настойки еще раз, запал манил все сильнее и у меня пропало всякое желание интересоваться тем куда делись кладоискатели и зачем они оставили старухе спирт. Мы выпили. Напиток приятно согрел горло и освежил голову. Ели молча, только белка фыркала, грызя очередной орех поданный хозяйкой. Суп, как и настойка пах лесом и был странен и приятен на вкус.
Закончили трапезу одновременно. Старуха первой поднялась из-за стола, аккуратно пересадив на него белку, вслед и мы встали поблагодарив.
- Ночевать на сеновале будете, в доме вам делать нечего, - хозяйка протянула нам одеяла верблюжей шерсти, - как из дома выйдите налево. Там лестница есть с другой стороны. И не курить мне на сеновале. На улицу выходите.
Мы вышли из дома. Сеновал нашли сразу, на улице оказалось практически светло: набежавшие было вечером облака ушли, луна ярко округлилась и звезды добавляли ей света. От травы клубились неровные обрывки тумана, относимые тихим ветерком было, стало прохладно и мы поспешили залезть на сеновал.
Игорь, укрывшись одеялом, сразу засопел. А мне не спалось. Прошуршав сеном с полчаса, я, вспомнив указание старухи, вылез наружу, чуть спустившись, присел на ступеньку, приставной лестницы и закурил.
Передо мной, метрах в двадцати, виднелся неизвестного назначения, высокий деревянный помост, чуть в стороне стояла копна сена. Шест, торчащий из копны имел, перекладинку, что придавало копне вид скорее кладбищенский, чем покосный. Потрескивал табак от моих затяжек и болле ни звука не было слышно. Из-за копны белой тенью появилась простоволосая женщина в рубашке до пят. Ступни ее были скрыты травой, и казалось, что она плыла в сторону широкой лестницы помоста, неизвестного мне назначения. Под плаху и казнь годится помост, - мелькнуло у меня в голове. И женщина уже на лестнице и наверху его. Тишина резала слух.
Женщина стояла и смотрела на звезды. Ветерок стих, стоящая крутнула головой, создавая вихрь длинных своих волос вокруг тела, волос красно-рыжих у корня и чернеющих к концам. Пакостно крикнула выпь. Прошлепали по воздуху чьи-то крылья, мелькнув коршунообразной тенью. Женщина вскинула вверх руки и высоко прыгнула с помоста вперед: так ныряют в воду. И, действительно, раздался плеск воды и стихло.
Я очнулся от боли в руке: окурок, тлея, жег пальцы. Мне стало скучно и захотелось спать.
Утром меня разбудил Николаич. Мы спустились с сеновала, наскоро умылись, слив друг другу у колодца. По утреннем солнцем я не увидел ни копны, ни помоста, ни какого-либо водоема. Пора было ехать, оставалось попрощаться с хозяйкой и узнать дорогу. Старухи мы не нашли. В доме было пусто, я вырвал из блокнота листок, черкнул на нем "спасибо" и оставил лежать на столе, чисто убранном после вчерашнего ужина. Дорогу спросить было не у кого и мы просто поехали вспять.
Странно, но до поворота у кладбища мы добрались очень быстро. Когда мы проезжали мимо, я заметил чуть в стороне от кладбища замшелый каменный крест и попросил Николаича остановится. Машина встала, я вышел и закурил. К кресту я не пошел: мне показалось, что я знаю какое имя там выбито.
На самолет я немного опоздал. Ровно на трое суток, хотя календарь на моих часах показывал, что приехали мы вовремя. Отсутствие мое в конторе никого не удивило, лишь секретарь, улыбнувшись, передала записку от генерального и небольшую коробку экспресс почты. Беглый просмотр записки выявил два цензурных слова: вылетай сразу. Остальной текст внимания и перевода не заслуживал, и я занялся коробкой. Адрес получателя наш, фамилия моя. Реквизиты отправителя отсутствовали. В коробке лежала небольшая мягкая игрушка. Белка. Огненно рыжая белка с пушистым черным хвостом. Я пристроил игрушку рядом с малахитовым пресс-папье, переоделся, выпил предполетные сто пятьдесят и направился к выходу. В дверях я обернулся. На столе сидела игрушечная белка и улыбалась. До самолета оставалось три часа.
