Что хотел сказать автор
Этим вопросом традиционно терзают многие поколения школьников. Что хотел сказать Лев Толстой в романе «Война и мир»? Да кто его знает, этого графа с косой! Сидел он в своём поместье без интернета и телевизора. А современному человеку попробуй угадай, что господину классику со скуки в голову пришло.
Что хотел сказать Горький в произведении ...? Для этого надо прожить жизнь Алёши Пешкова. Нам, поколению, избалованному комфортом и удобствами не понять.
К примеру, описывает автор Рождество в богатом доме. Надраенные до блеска паркетные полы, ёлка под потолок со стеклянными шарами и серебряной мишурой. Груда подарков. И, конечно же, описание праздничного стола. На половину главы, в мельчайших деталях. До хруста накрахмаленная скатерть, выстроенные по линеечке вилки-ножи. В центре огромный жареный гусь, всякие там закуски-прикуски в крошечных тарелочках, икра чёрная, икра красная, пирожки с сёмгой, какие-нибудь расстегаи (лет до десяти я думал, что расстегай, это что-то вроде тегиляя – полуодежда, полудоспех древнерусских ратников). Фрукты засахаренные, орешки, колбаса и сыр. Читаешь и невольно начинаешь думать о том, что в кармане у тебя десять копеек, как раз на пару пирожков в школьном буфете хватит.
А ещё перечень всевозможных наливок, хрустальные стопки, графинчики, лафитнички. Мечта алкоголика, а не книга. Для контраста за окном богатого дома обязательно детишки бедноты. Смотрят на всё это великолепие и в душах их поднимается буря социального неравенства.
Что хотел сказать автор? В 1989-м году моя учительница русского языка была уверена, что данной сценой автор хотел подчеркнуть глубокую пропасть между богатыми и бедными. Мол у одних гусь и ёлка, а у других – морозный двор и дырка в лапте. А мне всегда казалось, что, сочиняя эту главу, автор просто отчаянно хотел жрать. То ли деньги у него кончились, то ли жена на рынок уехала. Подошёл он к холодильнику (или что там у них было вместо холодильника в 19-м веке), а там на полке мышь повесилась и перья от вчерашнего рябчика. Вот и пришлось автору вместо бутерброда с красной икрой питаться своими фантазиями. Отсюда и гусь жареный и наливки всякие. Написал, прослезился. Потом крикнул горничную, и та ему с подпола холодную баранью ногу достала. Писатель покушал, выпил лафитничек клюквенной, подобрел, взглянул на текст, а вдохновение уже пропало. Пришлось ждать, пока к ужину проголодается.
Соображения свои я учительнице русского языка, конечно же, не высказал. Она и так меня недолюбливала. Ещё поставит лишнюю «тройку» в журнал, а на носу конец четверти. Вот и твердил согласно установленным правилам о «социальной несправедливости».
Или вот ещё. Пишет автор о девушке. Воспевает её красоту. Волосы там, губы, глаза. И идёт она вся такая красивая по берегу моря, и солёный ветер треплет эти самые её волосы и босые ступни (обязательно маленькие, авторы не любят женщин с сороковым размером ноги) зарываются в колючий песок с осколками ракушек.
Что в этом случае говорила учительница? Что это муза автора. Его воплощённая в поэтических строках мечта о совершенстве. А я, когда в пятнадцать лет ухаживал за Светкой из соседнего подъезда, написал про неё рассказ. Волосы там, губы, берег моря. По стандарту, короче. До этого про Светку рассказов никто не писал, она офигела от неожиданности и у нас даже кое-что получилось. Думаю, и автор со своим морским бризом и солёным песком тоже подкатывал к своей условной Светке. Надеюсь у него тоже прокатило. Иначе он зря потратил своё время и полтонны бумаги.
В те же пятнадцать лет я ощутил себя начинающим писателем, ещё и подростковый протест подоспел. Я начал высказывать своё нахальное мнение на тему того «что хотел сказать автор». Учительница окончательно поняла уровень моего падения и поставила на мне крест. Если бы в старших классах ей на смену не пришла более прогрессивная преподавательница, ещё неизвестно что бы получилось из моих литературных потуг.
С тех пор я иногда задумываюсь. Что хотел сказать автор? Спросить бы его самого. Дорого бы дал, чтоб вызвать, к примеру призрак коллеги, Антона Павловича. Поговорить с ним по душам. Или поинтересоваться у Михаила Афанасьевича, удалась ли на самом деле ему трахеотомия в антисептических условиях деревенской избы? Или это лишь литературная выдумка? Пруфов, авторы! Пруфов мне!
К чему я это всё?
Несколько лет назад решил я попробовать себя в детской литературе. Одна за одной стали выходить книги, которые неожиданно тепло приняла наша белорусская детвора. Это в интернете я Доктор Лобанов. Злой, матерящийся, местами ехидный. А в белорусской литературе я белый и пушистый. Потому что с детьми нельзя материться. Даже если очень хочется. Даже если они тебе велосипедом машину поцарапали.
И на прошлой неделе мне позвонили из педагогического университета.
- Павел Владимирович, наши студенты разработали урок на основе вашей книги. Скоро первая проба в четвёртом классе гимназии. Придёте?
Человек в здравом уме может отказаться от такого предложения? Я примчался с горящими глазами и бьющимся сердцем.
Захожу в класс. На партах у детей лежат мои книги. И тихий шепоток:
- Писатель приехал…
У доски будущее светило отечественной педагогики. Она волнуется, а я ещё больше волнуюсь. Не каждый день выступаешь в роли изучаемого на уроке литературе автора. Со стен строго смотрят Чехов, Толстой, Колас. За годы, прошедшие со времён моего школярства, они совершенно не изменились.
- Здравствуйте дети. Вы прочитали книгу?
- Да-а-а, - нестройным хором отвечает класс.
- Какой рассказ вам больше всего понравился?
Хор стал ещё нестройнее. Каждый называет своё.
- Как вы думаете, дети, что хотел сказать автор?
И тут все посмотрели на меня. Автор же на месте. Можно прямо сейчас спросить, что он хотел сказать.
А что я хотел сказать? Я уже не помню.
Рассказ из сборника «Обрывки»
Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)
Что хотел сказать Горький в произведении ...? Для этого надо прожить жизнь Алёши Пешкова. Нам, поколению, избалованному комфортом и удобствами не понять.
К примеру, описывает автор Рождество в богатом доме. Надраенные до блеска паркетные полы, ёлка под потолок со стеклянными шарами и серебряной мишурой. Груда подарков. И, конечно же, описание праздничного стола. На половину главы, в мельчайших деталях. До хруста накрахмаленная скатерть, выстроенные по линеечке вилки-ножи. В центре огромный жареный гусь, всякие там закуски-прикуски в крошечных тарелочках, икра чёрная, икра красная, пирожки с сёмгой, какие-нибудь расстегаи (лет до десяти я думал, что расстегай, это что-то вроде тегиляя – полуодежда, полудоспех древнерусских ратников). Фрукты засахаренные, орешки, колбаса и сыр. Читаешь и невольно начинаешь думать о том, что в кармане у тебя десять копеек, как раз на пару пирожков в школьном буфете хватит.
А ещё перечень всевозможных наливок, хрустальные стопки, графинчики, лафитнички. Мечта алкоголика, а не книга. Для контраста за окном богатого дома обязательно детишки бедноты. Смотрят на всё это великолепие и в душах их поднимается буря социального неравенства.
Что хотел сказать автор? В 1989-м году моя учительница русского языка была уверена, что данной сценой автор хотел подчеркнуть глубокую пропасть между богатыми и бедными. Мол у одних гусь и ёлка, а у других – морозный двор и дырка в лапте. А мне всегда казалось, что, сочиняя эту главу, автор просто отчаянно хотел жрать. То ли деньги у него кончились, то ли жена на рынок уехала. Подошёл он к холодильнику (или что там у них было вместо холодильника в 19-м веке), а там на полке мышь повесилась и перья от вчерашнего рябчика. Вот и пришлось автору вместо бутерброда с красной икрой питаться своими фантазиями. Отсюда и гусь жареный и наливки всякие. Написал, прослезился. Потом крикнул горничную, и та ему с подпола холодную баранью ногу достала. Писатель покушал, выпил лафитничек клюквенной, подобрел, взглянул на текст, а вдохновение уже пропало. Пришлось ждать, пока к ужину проголодается.
Соображения свои я учительнице русского языка, конечно же, не высказал. Она и так меня недолюбливала. Ещё поставит лишнюю «тройку» в журнал, а на носу конец четверти. Вот и твердил согласно установленным правилам о «социальной несправедливости».
Или вот ещё. Пишет автор о девушке. Воспевает её красоту. Волосы там, губы, глаза. И идёт она вся такая красивая по берегу моря, и солёный ветер треплет эти самые её волосы и босые ступни (обязательно маленькие, авторы не любят женщин с сороковым размером ноги) зарываются в колючий песок с осколками ракушек.
Что в этом случае говорила учительница? Что это муза автора. Его воплощённая в поэтических строках мечта о совершенстве. А я, когда в пятнадцать лет ухаживал за Светкой из соседнего подъезда, написал про неё рассказ. Волосы там, губы, берег моря. По стандарту, короче. До этого про Светку рассказов никто не писал, она офигела от неожиданности и у нас даже кое-что получилось. Думаю, и автор со своим морским бризом и солёным песком тоже подкатывал к своей условной Светке. Надеюсь у него тоже прокатило. Иначе он зря потратил своё время и полтонны бумаги.
В те же пятнадцать лет я ощутил себя начинающим писателем, ещё и подростковый протест подоспел. Я начал высказывать своё нахальное мнение на тему того «что хотел сказать автор». Учительница окончательно поняла уровень моего падения и поставила на мне крест. Если бы в старших классах ей на смену не пришла более прогрессивная преподавательница, ещё неизвестно что бы получилось из моих литературных потуг.
С тех пор я иногда задумываюсь. Что хотел сказать автор? Спросить бы его самого. Дорого бы дал, чтоб вызвать, к примеру призрак коллеги, Антона Павловича. Поговорить с ним по душам. Или поинтересоваться у Михаила Афанасьевича, удалась ли на самом деле ему трахеотомия в антисептических условиях деревенской избы? Или это лишь литературная выдумка? Пруфов, авторы! Пруфов мне!
К чему я это всё?
Несколько лет назад решил я попробовать себя в детской литературе. Одна за одной стали выходить книги, которые неожиданно тепло приняла наша белорусская детвора. Это в интернете я Доктор Лобанов. Злой, матерящийся, местами ехидный. А в белорусской литературе я белый и пушистый. Потому что с детьми нельзя материться. Даже если очень хочется. Даже если они тебе велосипедом машину поцарапали.
И на прошлой неделе мне позвонили из педагогического университета.
- Павел Владимирович, наши студенты разработали урок на основе вашей книги. Скоро первая проба в четвёртом классе гимназии. Придёте?
Человек в здравом уме может отказаться от такого предложения? Я примчался с горящими глазами и бьющимся сердцем.
Захожу в класс. На партах у детей лежат мои книги. И тихий шепоток:
- Писатель приехал…
У доски будущее светило отечественной педагогики. Она волнуется, а я ещё больше волнуюсь. Не каждый день выступаешь в роли изучаемого на уроке литературе автора. Со стен строго смотрят Чехов, Толстой, Колас. За годы, прошедшие со времён моего школярства, они совершенно не изменились.
- Здравствуйте дети. Вы прочитали книгу?
- Да-а-а, - нестройным хором отвечает класс.
- Какой рассказ вам больше всего понравился?
Хор стал ещё нестройнее. Каждый называет своё.
- Как вы думаете, дети, что хотел сказать автор?
И тут все посмотрели на меня. Автор же на месте. Можно прямо сейчас спросить, что он хотел сказать.
А что я хотел сказать? Я уже не помню.
Рассказ из сборника «Обрывки»
Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)
