Валенки
Собрались мы с соседом валенки делать. Зима скоро, снег выпадет. В
валенках идешь, снег кряхтит от напрасной потуги дотянуться до трудовых
ног своими холодными щупальцами. А ногам тепло. Благодать. Покупные
валенки это разве валенки? Свои валенки - загляденье просто. И узор
какой можно по кромке пустить. В таких валенках и отношение другое. Не
как к шалопаю, а как к хозяйственнику, крепко стоящему на промерзшей
земле. У Михалыча такие валенки. Но он никому их не продает. Даже за
самогонку. Есть в нем что-то от мирового империализма.
Выменяли мы у Михалыча два мешка шерсти. Сказали, подушки будем
набивать. На валенки может быть он бы и не дал. Чужая душа - потемки. А
так дал. Хорошая у него шерсть. С себя он что ли стрежет? Но вонючая. Так
клок возмешь, вроде приятно пахнет. А мешок откроешь, хоть нос затыкай.
Перебрали ее, скатышки всякие повыкидывали. Ох и нудная эта работа.
Самое то для бабы. Сиди и балякай. Спина только затекает. Выпили
немного. Чтобы спина прошла.
Притащил я корыто из сарайки, сложили мы в него шерсть и поставили на
стол. Все-таки в наклонку работать неудобно. Да и на спину никакой
самогонки не хватит. Нагрели воды, залили. Мало. Только-только шерсть
намочили. Сосед пошел еще воду греть, а я остался шерсть перемешивать.
Вдруг слышу "бабах". Через некоторое время снова "бабах". У меня так все
и замерло. Мать честная! Я же Лешку забыл накормить. Лешка это хряк мой.
Живет в сарайке. Когда он голоден, то начинает о себе намекать. Отходит
в самый дальний угол, разбегается и пятаком в дверь "бабах". Дверь
трясется, сарайка того поди развалится. И так хоть весь день. Ему все
равно, у него мозгов с рождения не бывало, а мне действует на нервы.
Взял я лохань с отрубями и пошел кормить свой зимний рацион.
Поставил лохань на землю, отодвинул засов. И где была моя голова? Я
сделал это имено тогда, когда мой хряк был на излете действующей на
нервы траектории. Дверь резко распахнулась, со всего маху вдав мне по
носу. Я взвыл и упал навзничь. Хряк же, встав одной ногой в лохань, стал
жадно пожирать отруби. Хорошо, что нос мне не сломал, скотина. Стал я
его обратно в сарайку загонять. И так, и сяк его толкал. Хоть бы хны.
Еще бы, цейтнер с гаком. Попробовал лохань выпнуть, куда там. Все
представляло собой незыблемый и непоколебимый, чавкающий памятник моей
глупости. Беру в сердцах жердь и хрясь ему по спине. Жердь переломилась,
хряк поднял на меня свои поросячьи глаза.
Я захолодел. Лешка-то с рождения без мозгов был. Но что-то ведь двигало
этим куском сала? И вот это что-то так нехорошо на меня посмотрело. Он
молча двинулся на меня. Я шагнул назад. Он еще шаг. Я снова шагнул
назад. Он хрюкнул всем своим телом и засеменил ко мне. Я взвыл, не помню
как, добежал до ворот и забрался на крышу завалинки. Хряк внизу кругами
ходит, я смотрю на него сверху. Даже не пытаюсь думать, отдышаться бы.
Тут открывается дверь и выходит сосед, держа на вытянутых руках кастрюлю
с кипятком. Я кричу ему: "Осторожно! Во дворе злая свинья!" Он подымает
на меня свои очи и спрашивает: "А?". Дальше как в замедленом кино.
Сосед, говоря свое судьбоносное "А?", уже занес ногу для следующего
шага. Ему бы обождать чуток, но поезд истории неумолимо несся вперед.
Промахнувшись мимо ступеньки, он начал падать вперед. Его нога нашла
землю, но вместо того, чтобы остановиться, сосед подпрыгнул и со всего
маху окатил Лешку кипятком. Окрестности огласил вопль боли и настоящей
свинячей ненависти. Лешка стал носиться по двору как угорелый. Сшибив у
стола ножки, он сделал еще круг и убежал в огород. Его вопль не стихал
ни на минуту. Падающий стол не удержал на себе корыта, и черная вонючая
каша с головой накрыла лежачего соседа. Сосед вскочил, и окрестности
огласил второй вопль, правда, наполненый более осмысленными
восклицаниями. Так они и орали, один в огороде, другой во дворе. Я стоял
над ними, как дирижер над оркестром, правда без фрака и палочки.
Тут открывается калитка и входит жена соседа. Увидев нечто волосатое,
вонючее, больше всего похожее на бешенного черта, она хватается за грудь
и медленно оседает на пороге. Увидев жену, сосед смолкает и бросается в
объятия, пожаловатъся на судьбу и несправедливость обстоятельств. Но
противоположная сторона совершенно превратно истолковывает истоки его
поведения. Сосед получает ногой в лоб и летит навзничь. Соседка резво
вскакивает, выпадывает за калитку, захлопывает ее и держит с той
стороны. Я ей сверху кричу: "Аня, ты что? Это же твой муж!". Подняв на
меня глаза, она распахнула калитку и медлено приблизилась к лежащему
соседу. Тот замычав, протер лицо рукой и умоляюще уставился на нее.
Она повернулась ко мне и посмотрела на меня. Я захолодел во второй раз.
С криком "ирод, что ты с ним сделал", она побежала к завалинке. Двум
смертям не бывать, одной не миновать. Я по крыше перебрался на сарайку,
а с нее в огород. Хряк уже успокоился и с философским видом пожирал
капусту. Изредка похрюкивая и поглядывая на наши перемещения по
пересеченой плодами природы местности.
Лешку совместными усилиями загнали обратно в сарайку. Стол починили.
Сосед отмылся в бане и с увлечением рассказывал Ане производственный
процесс появления красивых валенок. Я изредка поддакивал ему разбитыми
губами, прикладывая к глазу запотевшую бутылку самогонки. Вдалеке мычало
возвращающееся стадо, иногда кукарекали петухи. Было тепло и уютно от
мысли, что живешь ты не один, а рядом с такими чудесными и отзывчивыми
людьми.
валенках идешь, снег кряхтит от напрасной потуги дотянуться до трудовых
ног своими холодными щупальцами. А ногам тепло. Благодать. Покупные
валенки это разве валенки? Свои валенки - загляденье просто. И узор
какой можно по кромке пустить. В таких валенках и отношение другое. Не
как к шалопаю, а как к хозяйственнику, крепко стоящему на промерзшей
земле. У Михалыча такие валенки. Но он никому их не продает. Даже за
самогонку. Есть в нем что-то от мирового империализма.
Выменяли мы у Михалыча два мешка шерсти. Сказали, подушки будем
набивать. На валенки может быть он бы и не дал. Чужая душа - потемки. А
так дал. Хорошая у него шерсть. С себя он что ли стрежет? Но вонючая. Так
клок возмешь, вроде приятно пахнет. А мешок откроешь, хоть нос затыкай.
Перебрали ее, скатышки всякие повыкидывали. Ох и нудная эта работа.
Самое то для бабы. Сиди и балякай. Спина только затекает. Выпили
немного. Чтобы спина прошла.
Притащил я корыто из сарайки, сложили мы в него шерсть и поставили на
стол. Все-таки в наклонку работать неудобно. Да и на спину никакой
самогонки не хватит. Нагрели воды, залили. Мало. Только-только шерсть
намочили. Сосед пошел еще воду греть, а я остался шерсть перемешивать.
Вдруг слышу "бабах". Через некоторое время снова "бабах". У меня так все
и замерло. Мать честная! Я же Лешку забыл накормить. Лешка это хряк мой.
Живет в сарайке. Когда он голоден, то начинает о себе намекать. Отходит
в самый дальний угол, разбегается и пятаком в дверь "бабах". Дверь
трясется, сарайка того поди развалится. И так хоть весь день. Ему все
равно, у него мозгов с рождения не бывало, а мне действует на нервы.
Взял я лохань с отрубями и пошел кормить свой зимний рацион.
Поставил лохань на землю, отодвинул засов. И где была моя голова? Я
сделал это имено тогда, когда мой хряк был на излете действующей на
нервы траектории. Дверь резко распахнулась, со всего маху вдав мне по
носу. Я взвыл и упал навзничь. Хряк же, встав одной ногой в лохань, стал
жадно пожирать отруби. Хорошо, что нос мне не сломал, скотина. Стал я
его обратно в сарайку загонять. И так, и сяк его толкал. Хоть бы хны.
Еще бы, цейтнер с гаком. Попробовал лохань выпнуть, куда там. Все
представляло собой незыблемый и непоколебимый, чавкающий памятник моей
глупости. Беру в сердцах жердь и хрясь ему по спине. Жердь переломилась,
хряк поднял на меня свои поросячьи глаза.
Я захолодел. Лешка-то с рождения без мозгов был. Но что-то ведь двигало
этим куском сала? И вот это что-то так нехорошо на меня посмотрело. Он
молча двинулся на меня. Я шагнул назад. Он еще шаг. Я снова шагнул
назад. Он хрюкнул всем своим телом и засеменил ко мне. Я взвыл, не помню
как, добежал до ворот и забрался на крышу завалинки. Хряк внизу кругами
ходит, я смотрю на него сверху. Даже не пытаюсь думать, отдышаться бы.
Тут открывается дверь и выходит сосед, держа на вытянутых руках кастрюлю
с кипятком. Я кричу ему: "Осторожно! Во дворе злая свинья!" Он подымает
на меня свои очи и спрашивает: "А?". Дальше как в замедленом кино.
Сосед, говоря свое судьбоносное "А?", уже занес ногу для следующего
шага. Ему бы обождать чуток, но поезд истории неумолимо несся вперед.
Промахнувшись мимо ступеньки, он начал падать вперед. Его нога нашла
землю, но вместо того, чтобы остановиться, сосед подпрыгнул и со всего
маху окатил Лешку кипятком. Окрестности огласил вопль боли и настоящей
свинячей ненависти. Лешка стал носиться по двору как угорелый. Сшибив у
стола ножки, он сделал еще круг и убежал в огород. Его вопль не стихал
ни на минуту. Падающий стол не удержал на себе корыта, и черная вонючая
каша с головой накрыла лежачего соседа. Сосед вскочил, и окрестности
огласил второй вопль, правда, наполненый более осмысленными
восклицаниями. Так они и орали, один в огороде, другой во дворе. Я стоял
над ними, как дирижер над оркестром, правда без фрака и палочки.
Тут открывается калитка и входит жена соседа. Увидев нечто волосатое,
вонючее, больше всего похожее на бешенного черта, она хватается за грудь
и медленно оседает на пороге. Увидев жену, сосед смолкает и бросается в
объятия, пожаловатъся на судьбу и несправедливость обстоятельств. Но
противоположная сторона совершенно превратно истолковывает истоки его
поведения. Сосед получает ногой в лоб и летит навзничь. Соседка резво
вскакивает, выпадывает за калитку, захлопывает ее и держит с той
стороны. Я ей сверху кричу: "Аня, ты что? Это же твой муж!". Подняв на
меня глаза, она распахнула калитку и медлено приблизилась к лежащему
соседу. Тот замычав, протер лицо рукой и умоляюще уставился на нее.
Она повернулась ко мне и посмотрела на меня. Я захолодел во второй раз.
С криком "ирод, что ты с ним сделал", она побежала к завалинке. Двум
смертям не бывать, одной не миновать. Я по крыше перебрался на сарайку,
а с нее в огород. Хряк уже успокоился и с философским видом пожирал
капусту. Изредка похрюкивая и поглядывая на наши перемещения по
пересеченой плодами природы местности.
Лешку совместными усилиями загнали обратно в сарайку. Стол починили.
Сосед отмылся в бане и с увлечением рассказывал Ане производственный
процесс появления красивых валенок. Я изредка поддакивал ему разбитыми
губами, прикладывая к глазу запотевшую бутылку самогонки. Вдалеке мычало
возвращающееся стадо, иногда кукарекали петухи. Было тепло и уютно от
мысли, что живешь ты не один, а рядом с такими чудесными и отзывчивыми
людьми.
