Кащенко
«Пётр Петрович Кащенко, самый известный в России психиатр, считался человеком неблагонадёжным и до самого 1917-го года находился под негласным надзором полиции.
Зная, что за его контактами следят, а переписку усиленно читают, Кащенко со временем ограничил круг встреч, а газеты перестал выписывать вовсе.
Как-то в 1916-м году в Сиворицкую больницу в Гатчине, которую он возглавлял, пришли студенты-медики и один из них задал вопрос:
— Как вы можете в разгар войны и политического кризиса не читать газет?
На это Кащенко сказал следующее:
— Мне нет нужды читать газеты, чтобы знать, что творится в мире. Мои больные – вот моя ежедневная газета. Извольте видеть, с начала этого года в нашу больницу поступило семеро Распутиных, причём весной и летом – по одному, а с начала осени – уже пятеро. Отсюда я заключаю, что влияние Распутина растёт.
Про войну также знаю получше репортёров: с австрийского фронта привезли двух офицеров: один повредился рассудком при артиллерийском обстреле, другой – во время наступления. Так вот, второй офицер каждый день рисует карту наступления со всеми-всеми деталями – и все-то деревеньки он наизусть помнит, я сверялся по карте. И сколько пленных взяли, и сколько оружия, и что из-за воровства интенданта дивизии не хватило провианта.
Потом, господа, у нас не только лечебные корпуса, но и свои огороды, конюшня, мастерские, скотный двор – каждый день я подписываю счета, по которым вижу, насколько поднялись цены на товары. Я могу вам спрогнозировать оптовые цены на любой товар получше “Биржевых ведомостей”».
— Но ведь в мире есть не только новости да биржевые сводки, — сказал студент. – Надо же читать что-нибудь для души.
— Сейчас покажу, что у меня для души, — ответил Кащенко.
Проведя студентов по коридору, он указал на дверь большой палаты.
– Видите, господа? Здесь у нас литераторы. Есть Гоголь, который утверждает, что спрятал в подвале второй том «Мёртвых душ», есть Лев Толстой. Очень интересные люди. А вот этот, что сидит на диване, прямой как палка – критик Чуковский. Знает наизусть «Евгения Онегина» и Гомера, цитирует Чехова без ошибок целыми страницами. Мы с врачами часто приходим послушать. С ним только одна проблема – постоянно требует бумаги и чернил, чтобы «разгромить Горького и бездарную Чарскую». А как получит бумагу, то марает и марает целыми часами. Измарает сто листов бессмысленными гадостями, в чернилах вымажется – и сидит довольный. Одно слово – критик!»
Эдуард Щербина, «Полезные заметки»
