С интересом
С интересом, как я надеюсь, вы прочитаете еще одну историю про слесаря-сантехника с интересным Ф.И.О.
Предыдущие части:
С надеждой
С улыбкой
С вызовом
С одобрением
С вопросом
С чувством выполненного долга
С удовлетворением
С умиротворением
Слесарь-сантехник Дмитрий Наркисович Мамин как раз составлял список послезавтрашних новостей первого канала российского телевидения, когда его отвлекла настойчивая трель дверного звонка. Отключив телепатическим сигналом висящий в воздухе голубоватый экран и закрыв крышку своего специально инструментального ящика Мамин пошел открывать дверь.
На пороге предтуалетно переминаясь с ноги на ногу стоял и немного подпрыгивал от нетерпения его сосед с двенадцатого этажа Родион Никонов, одетый, несмотря на это соседство, в крепкое, из какой-то толстой бумажной материи летнее пальто.
- Купи портсигар, Наркисыч, - Родион шагнул в квартиру, оттесняя Мамина от двери, и протянул ему сверток, - серебряный. От деда остался.
Никонов протяну слесарю сантехнику сверток и не дожидаясь приглашения прошел в комнату. Слесарь-сантехник мельком взглянул перевязанный крепкой бечевкой плоский предмет и тут же перевел взгляд на соседа. Ситуация была неуловимо знакома Мамину. Только он никак не мог понять чем.
- Да чтой-то вы какой бледный? Вот и руки дрожат! - Пристально посмотрев на Родиона неожиданно для себя сказал слесарь-сантехник, и добавил совсем уж мимо кассы, - Искупался, что ль, батюшка?
Не обращая внимания на дурацкий вопрос Дмитрия Наркисовича Родион зачем-то расстегнул две верхние пуговицы пальто и сунул под него руку.
Тут Дмитрий Наркисович все понял. Вспышкой озарения мелькнула догадка в мозгу слесаря-сантехника, изрядно доработанном третьей межгалактической лабораторией мозга.
Телепатическим сигналом невероятной мощности Мамин остановил время всей планеты. Замер, держась за топор, спрятанный под левой мышкой Родион Никонов, замерли трамваи и депутаты Государственной думы. В овальном кабинете Белого дома замер американский президент. Замер американский кот, кусающий американского президента за американский палец. Где-то во властных коридорах Кремля на полуслове "ядь" замерло гулкое эхо.
Мамин подошел к своему специальному инструментальному ящику, поднял его крышку, усилием мысли вызвал на связь телефонный узел межгалактического центра времени.
- Россия, Петербург, одна тысяча восемьсот шестьдесят пятый, - с расстановкой произнес слесарь-сантехник увидев на развернувшемся трехмерном экране миловидную головку блондинки-оператора, - с Достоевским соедините. Что значит с каким? Федор Михалыч мне нужен. Достоевский, да. – Закончил Мамин и стал ждать соединения.
Через несколько секунд перед ним неожиданно возникла картинка довольно молодого, лысеющего человека со странной бородой. Человек, что-то писал.
- Здравствуйте Федор Михайлович, - тепло поприветствовал Мамин знаменитого писателя, - какую главу пишем? До сцены убийства старушки дошли уже?
- Ой, - отшатнулся знаменитый писатель от вылезшего из чернильницы светящегося облака голограммы, - бесы!
- Всего лишь слесарь-сантехник, уважаемый Федор Михайлович, и к бесам практически никакого отношения не имею. Так что там со старушкой, грохнули уже?
- А вы зачем спрашиваете, - с перепугу ответил вопросом на вопрос недолюбливающий так отвечающих писатель, и тут же поправился, - что вам угоднос, сударь!
- Мне угодно, чтоб старушенция осталась жива и это даже не обсуждается! – строго заявил Мамин, обсуждается лишь вопрос вознаграждения.
- Невозможное дело! – писательство взяло верх над испугом, - у меня весь сюжет летит к чертям собачьим, останься она в живых, все муки совести и нравственная бездна. Никак нельзя.
- Ну что за кровожадность в самом-то деле, - удивился Мамин, - наденьте маску на студента, пусть только грабит и от этого потом совестью мучается. А я вас от игромании избавлю. Тянет небось в картишки-то?
- Потягивает, - задумчиво согласился писатель, - а можно сначала удачу повернуть, а уж потом… Лет этак через… - писатель задумчиво шевелил губами что-то подсчитывая в уме, лет бы эдак через пять, или даже шесть…
- Как вам угодно, Федор Михайлович, - согласился Мамин, - как вам угодно. Но чтоб ни один волос! Они у нее и так редкие.
Усилием воли Мамин разорвал связь, запустил планетное время и прошел в коридор, где рассеянно хлопал глазами его сосед Родион Никонов.
- Ты топора моего не видел, Наркисович? – задумчиво поинтересовался он, хлопая себя по карманам, - отдал кому-то, а кому не помню. Не видел? А может одолжишь полтинник до получки?
Выпроводив незадачливого соседа слесарь-сантехник подошел к окну и выглянул на улицу. Только значительно улучшенное межгалактическими специалистами зрение позволило ему заметить, что через два квартала от его дома соседский глухонемой мальчик, Герка, понуро тащит в сторону Борисовских прудов подозрительно шевелящийся сверток. И опять мгновенная догадка осенила слесаря-сантехника, тем более, что соседская кошка должна была окотится еще вчера.
Мамин брезгливо поежился и опять поднял крышку своего специального инструментального ящика.
- Тургенева мне, Ивана Сергеевича. Тыща восемьсот пятьдесят третий. А где будет, там и соедините.
- Ты где Вань? - быстро заговорил он, увидев на экране человека в тирольской шляпе с ружьем за плечами, - на охоте? Это хорошо. Му-му свое не издал еще? Муму, говоришь? Ну пусть будет Муму. Так издал, или нет? Значит, можно поправить еще. Тебе собаку топить обязательно? Нет, я понимаю, что сюжет, но ты же гениальный писатель, или не гениальный? Неужели не вывернешься. Пусть он барыню свою в конце концов, например. Не хочешь барыню? Ну и не надо. Но собаку не трогай, считай, что собака это святое. Пусть выплывет. И зачем тебе там глухонемой? Нельзя чтоб говорящий, но слабослышащий, допустим? Для названия глухонемой? А ты его напои до коровьего состояния и пусть себе мычит сколько угодно. Ну по рукам, Ваня, договорились. Должен буду, телеграфируй, если что.
Экран погас и Мамин снова подошел к окну. Соседский мальчик, Герка, вприпрыжку бежал обратно к дому, весело напевая незнакомую Дмитрию Наркисовичу песенку Пугачевой.
Слесарь-сантехник улыбнулся и взял с подоконника список послезавтрашних новостей первого канала российского телевидения, чтоб закончить работу. Внимание его привлек случай из раздела криминальной хроники. На железнодорожных путях железнодорожной станции Железнодорожный было найдено тело молодой женщины, сбитой проходящим поездом. Еще раз просмотрев недовольным глазом список слесарь-сантехник открыл крышку специального инструментального ящика и снова вызвал коммутатор института времени.
- Лев Николаевич? – размеренно начал он после соединения, - здравствуйте, Мамин говорит. Дмитрий Наркисович, да. Как там наши дела с Карениной пишете еще? Последняя часть осталась? Восьмая, да, я помню. А рейтинги между прочим падают и журнал перестают покупать. Что делать? Не знаю. Пару статеек надо бы организовать в желтой прессе. Лев Толстой как зеркало русской революции… Как тебе название? Что значит какой революции? Не было еще? Организуем, я договорюсь не волнуйтесь. Только вот женщину под паровоз бросать не надо. Это нашим читателям может не понравиться. Кровищи хотел? Не надо кровищи. Давай эдакую недосказанность оставим: пришла, мол, на станцию и все. Может уехала, может нет пусть сами домысливают. Журналистов беру на себя. Может с патриархом еще поговорю, через паству вирусную рекламку закинем, не возражаешь? Ну хорошо. Привет семье, пока, пока.
Мамин удовлетворенно вздохнул, закрыл крышку специального инструментального ящика и удостоверился, что неприятный случай с женщиной исчез из списка послезавтрашних новостей первого канала российского телевидения. Потом потянулся, подошел к большому книжному шкафу и провел пальцам по корешкам подписных изданий и прочих книг. Палец его остановился. Он вытащил неизвестный томик с полки и взглянул на него. С интересом.
Предыдущие части:
С надеждой
С улыбкой
С вызовом
С одобрением
С вопросом
С чувством выполненного долга
С удовлетворением
С умиротворением
Слесарь-сантехник Дмитрий Наркисович Мамин как раз составлял список послезавтрашних новостей первого канала российского телевидения, когда его отвлекла настойчивая трель дверного звонка. Отключив телепатическим сигналом висящий в воздухе голубоватый экран и закрыв крышку своего специально инструментального ящика Мамин пошел открывать дверь.
На пороге предтуалетно переминаясь с ноги на ногу стоял и немного подпрыгивал от нетерпения его сосед с двенадцатого этажа Родион Никонов, одетый, несмотря на это соседство, в крепкое, из какой-то толстой бумажной материи летнее пальто.
- Купи портсигар, Наркисыч, - Родион шагнул в квартиру, оттесняя Мамина от двери, и протянул ему сверток, - серебряный. От деда остался.
Никонов протяну слесарю сантехнику сверток и не дожидаясь приглашения прошел в комнату. Слесарь-сантехник мельком взглянул перевязанный крепкой бечевкой плоский предмет и тут же перевел взгляд на соседа. Ситуация была неуловимо знакома Мамину. Только он никак не мог понять чем.
- Да чтой-то вы какой бледный? Вот и руки дрожат! - Пристально посмотрев на Родиона неожиданно для себя сказал слесарь-сантехник, и добавил совсем уж мимо кассы, - Искупался, что ль, батюшка?
Не обращая внимания на дурацкий вопрос Дмитрия Наркисовича Родион зачем-то расстегнул две верхние пуговицы пальто и сунул под него руку.
Тут Дмитрий Наркисович все понял. Вспышкой озарения мелькнула догадка в мозгу слесаря-сантехника, изрядно доработанном третьей межгалактической лабораторией мозга.
Телепатическим сигналом невероятной мощности Мамин остановил время всей планеты. Замер, держась за топор, спрятанный под левой мышкой Родион Никонов, замерли трамваи и депутаты Государственной думы. В овальном кабинете Белого дома замер американский президент. Замер американский кот, кусающий американского президента за американский палец. Где-то во властных коридорах Кремля на полуслове "ядь" замерло гулкое эхо.
Мамин подошел к своему специальному инструментальному ящику, поднял его крышку, усилием мысли вызвал на связь телефонный узел межгалактического центра времени.
- Россия, Петербург, одна тысяча восемьсот шестьдесят пятый, - с расстановкой произнес слесарь-сантехник увидев на развернувшемся трехмерном экране миловидную головку блондинки-оператора, - с Достоевским соедините. Что значит с каким? Федор Михалыч мне нужен. Достоевский, да. – Закончил Мамин и стал ждать соединения.
Через несколько секунд перед ним неожиданно возникла картинка довольно молодого, лысеющего человека со странной бородой. Человек, что-то писал.
- Здравствуйте Федор Михайлович, - тепло поприветствовал Мамин знаменитого писателя, - какую главу пишем? До сцены убийства старушки дошли уже?
- Ой, - отшатнулся знаменитый писатель от вылезшего из чернильницы светящегося облака голограммы, - бесы!
- Всего лишь слесарь-сантехник, уважаемый Федор Михайлович, и к бесам практически никакого отношения не имею. Так что там со старушкой, грохнули уже?
- А вы зачем спрашиваете, - с перепугу ответил вопросом на вопрос недолюбливающий так отвечающих писатель, и тут же поправился, - что вам угоднос, сударь!
- Мне угодно, чтоб старушенция осталась жива и это даже не обсуждается! – строго заявил Мамин, обсуждается лишь вопрос вознаграждения.
- Невозможное дело! – писательство взяло верх над испугом, - у меня весь сюжет летит к чертям собачьим, останься она в живых, все муки совести и нравственная бездна. Никак нельзя.
- Ну что за кровожадность в самом-то деле, - удивился Мамин, - наденьте маску на студента, пусть только грабит и от этого потом совестью мучается. А я вас от игромании избавлю. Тянет небось в картишки-то?
- Потягивает, - задумчиво согласился писатель, - а можно сначала удачу повернуть, а уж потом… Лет этак через… - писатель задумчиво шевелил губами что-то подсчитывая в уме, лет бы эдак через пять, или даже шесть…
- Как вам угодно, Федор Михайлович, - согласился Мамин, - как вам угодно. Но чтоб ни один волос! Они у нее и так редкие.
Усилием воли Мамин разорвал связь, запустил планетное время и прошел в коридор, где рассеянно хлопал глазами его сосед Родион Никонов.
- Ты топора моего не видел, Наркисович? – задумчиво поинтересовался он, хлопая себя по карманам, - отдал кому-то, а кому не помню. Не видел? А может одолжишь полтинник до получки?
Выпроводив незадачливого соседа слесарь-сантехник подошел к окну и выглянул на улицу. Только значительно улучшенное межгалактическими специалистами зрение позволило ему заметить, что через два квартала от его дома соседский глухонемой мальчик, Герка, понуро тащит в сторону Борисовских прудов подозрительно шевелящийся сверток. И опять мгновенная догадка осенила слесаря-сантехника, тем более, что соседская кошка должна была окотится еще вчера.
Мамин брезгливо поежился и опять поднял крышку своего специального инструментального ящика.
- Тургенева мне, Ивана Сергеевича. Тыща восемьсот пятьдесят третий. А где будет, там и соедините.
- Ты где Вань? - быстро заговорил он, увидев на экране человека в тирольской шляпе с ружьем за плечами, - на охоте? Это хорошо. Му-му свое не издал еще? Муму, говоришь? Ну пусть будет Муму. Так издал, или нет? Значит, можно поправить еще. Тебе собаку топить обязательно? Нет, я понимаю, что сюжет, но ты же гениальный писатель, или не гениальный? Неужели не вывернешься. Пусть он барыню свою в конце концов, например. Не хочешь барыню? Ну и не надо. Но собаку не трогай, считай, что собака это святое. Пусть выплывет. И зачем тебе там глухонемой? Нельзя чтоб говорящий, но слабослышащий, допустим? Для названия глухонемой? А ты его напои до коровьего состояния и пусть себе мычит сколько угодно. Ну по рукам, Ваня, договорились. Должен буду, телеграфируй, если что.
Экран погас и Мамин снова подошел к окну. Соседский мальчик, Герка, вприпрыжку бежал обратно к дому, весело напевая незнакомую Дмитрию Наркисовичу песенку Пугачевой.
Слесарь-сантехник улыбнулся и взял с подоконника список послезавтрашних новостей первого канала российского телевидения, чтоб закончить работу. Внимание его привлек случай из раздела криминальной хроники. На железнодорожных путях железнодорожной станции Железнодорожный было найдено тело молодой женщины, сбитой проходящим поездом. Еще раз просмотрев недовольным глазом список слесарь-сантехник открыл крышку специального инструментального ящика и снова вызвал коммутатор института времени.
- Лев Николаевич? – размеренно начал он после соединения, - здравствуйте, Мамин говорит. Дмитрий Наркисович, да. Как там наши дела с Карениной пишете еще? Последняя часть осталась? Восьмая, да, я помню. А рейтинги между прочим падают и журнал перестают покупать. Что делать? Не знаю. Пару статеек надо бы организовать в желтой прессе. Лев Толстой как зеркало русской революции… Как тебе название? Что значит какой революции? Не было еще? Организуем, я договорюсь не волнуйтесь. Только вот женщину под паровоз бросать не надо. Это нашим читателям может не понравиться. Кровищи хотел? Не надо кровищи. Давай эдакую недосказанность оставим: пришла, мол, на станцию и все. Может уехала, может нет пусть сами домысливают. Журналистов беру на себя. Может с патриархом еще поговорю, через паству вирусную рекламку закинем, не возражаешь? Ну хорошо. Привет семье, пока, пока.
Мамин удовлетворенно вздохнул, закрыл крышку специального инструментального ящика и удостоверился, что неприятный случай с женщиной исчез из списка послезавтрашних новостей первого канала российского телевидения. Потом потянулся, подошел к большому книжному шкафу и провел пальцам по корешкам подписных изданий и прочих книг. Палец его остановился. Он вытащил неизвестный томик с полки и взглянул на него. С интересом.